Освободив плечи, я глухо ответила:
— Я просто себя уважать хочу, как ты этого не понимаешь! Как я людям в глаза смотреть буду?
Торопясь меня переубедить, он скороговоркой выпалил:
— Мы не будем жить здесь, ты с детьми переедешь ко мне, там вас никто не знает! И вы ни в чем не будете нуждаться!
Мне стало еще хуже. Он даже не понимает, о чем идет речь.
Не зная, какие еще звезды с неба мне посулить, чтобы добиться своего, Влад пообещал:
— Я на твое имя счет в банке открою, детям на образование.
Я с иронией взглянула на него. Вот ведь до чего мужика может довести вожделение! Интересно, сколько же он предложит отступного, когда я со своей буйной семейкой ему надоем?
Спросила его об этом, и он аж посерел. Со злостью отрезал:
— Да сколько захочешь!
Мне показалось, он был раздосадован не моими меркантильными запросами, а самой возможностью расставания, но это я приписала своей буйной фантазии. Чего только не покажется жаждущей счастья разведенной бабенке.
Он сердито продолжал:
— Это отнюдь не скоропалительное решение избалованного мальчугана, как ты, видимо, решила. У меня были женщины, но ни с кем я не чувствовал того, что с тобой. Меня к тебе тянет по-сумасшедшему. День тебя не вижу, и всё, он прожит зря. После того, как ты меня прогнала, я пытался тебя забыть, но выдержал лишь месяц. Потом понял, мне без тебя не жить. Почему ты противишься? Ведь признайся, я тебе нравлюсь не меньше!
Было бесполезно объяснять ему, что романы с заведомо известным концом мне не нужны, и я легкомысленно проворковала:
— Ты знаешь, утехи для скучающих бизнесменов из меня не получится. Уж извини, опыта нет и наживать его не хочется.
Чем вызвала взрыв просто вулканического негодования.
— Черт побери, когда ты ерничать перестанешь, Яна? Что за манера всё выворачивать наизнанку?
Прикусив нижнюю губу, я с упреком на него посмотрела. Если бы он, такой самодостаточный и самоуверенный, знал, сколько раз именно ерничанье спасало меня от боли и унижений. Возможно, я слишком к нему привыкла, и оно стало второй кожей, но в угоду ему сбрасывать ее и оставаться беззащитной я не собираюсь.
Он еще что-то горячо говорил, суля неземное блаженство, а мне было просто грустно. Я отношусь к другому поколению. Пусть не по годам, а по взглядам. Я считаю, что вместе жить можно только по любви, и для меня она отнюдь не синоним похоти, а вот Влад разницы между этими понятиями просто не видит.
Потеряв терпение, он придвинулся ко мне вплотную, обхватил и, тяжело дыша, принялся неистово целовать. Мысли у меня смешались, и я уже не знала, чего же хочу. Тут изнемогшая от любопытства Варвара Егоровна встала и подошла к нашей машине. Я сдавленно попросила:
— Выпусти меня, пожалуйста! Обещаю, что подумаю над твоим предложением. Мне просто нужно время, чтобы на что-то решиться. Хотя бы неделю.
Не выпуская меня из объятий, Влад хотел что-то пылко добавить, но сверхлюбознательная Варвара Егоровна склонилась и прижала свой длинный нос к ветровому стеклу, пытаясь разглядеть, что же делается в салоне. Свирепо чертыхнувшись, Влад выскочил из машины, дав возможность вырваться из заточения и мне. Воспользовавшись благоприятным моментом, я помахала ему рукой и вихрем улетела к себе, мимоходом услышав его свирепый рык:
— И что вы всё постоянно вынюхиваете?
И блеющий голосок нашей блюстительницы морали:
— Да я это так, боялась, не случилось ли чего…
Больше я ничего не слышала, но уже одно то, что Влад вынудил оправдываться дворовую мегеру, подняло его авторитет в глазах всех очевидцев на невиданную высоту.
Тридцатого августа из лагеря вернулись мальчишки, сразу наполнив тихую квартиру шумом и гомоном. Первого сентября начались занятия, а уже пятого в Сережкином дневнике красовалась надпись: приглашаем в школу. Предупредив Абрама Серафимовича, что отлучусь по семейным делам на часок, я убежала, сопровождаемая его отеческим напутствием: женщина, какая бы хорошая она ни была, всё равно не может правильно воспитать сыновей без крепкой мужской руки. И без него, мудреца доморощенного, тошно, так нет ведь, надо еще соли на раны посыпать.
