- Еще что-нибудь, синьор? - услужливо поинтересовался старичок.
- Где жандармский начальник?
- Не знаю, синьор. - Тюремщик виновато хлюпнул распухшим носом. - Я человек маленький и стараюсь держаться от начальства подальше.Так спокойнее, синьор.
- Хотите иметь обеспеченную старость? - пытливо поглядел в его глаза Лоренцо. - Откройте засов и выведите меня отсюда! Даю сто золотых. Хватит?
- Нужно подумать, синьор, - уклонился от прямого ответа тюремщик и захлопнул оконце, которое во всех тюрьмах мира называли «кормушкой».
Лоренцо сел к столу и заставил себя съесть все до последнего кусочка, хотя совершенно не было аппетита. Потом он закурил сигару и задумался: примет тюремная крыса его предложение или нет? И сколько потребуется времени на размышления этому слезливому церберу: час, сутки, месяц?
Вскоре совсем стемнело, и пришлось лечь спать - в комнате не нашлось ни свечей, ни лампы, и никто не подумал их принести. Лоренцо долго ворочался с боку на бок, пока не забылся. И тут ему вдруг привиделся странный сон. Будто он присутствовал на свадьбе Лючии с каким-то незнакомым высоким симпатичным мужчиной. Храм утопал в цветах, у сияющего золотом алтаря стоял отец Франциск в праздничном облачении, громко звонили колокола...
***
Лоренцо рывком сел на постели и встряхнул головой, пытаясь прогнать остатки сна. В ушах действительно стоял звон - это стучал чайной ложечкой по бутылке с вином его заботливый тюремщик.
- Доброе утро, синьор! - приветствовал он узника. - Простите, но здесь свой распорядок и пора вставать! Вот ваш завтрак. Что изволите заказать к обеду?
- Что вы решили? - забирая у него поднос, ответил вопросом Лоренцо. Неужели тюремная крыса откажется? Ведь для него сто золотых - немыслимые деньги!
- Даже не знаю, синьор, - тяжело вздохнул служитель. - С одной стороны, дело выгодное, а с другой - у меня почти сорок лет беспорочной службы. И вдруг...
- ...и вдруг вы сможете стать богатым, - прервал его узник. - Решайтесь! Хотите полторы сотни?
- Надо подумать, синьор, надо подумать, - вновь затянул свое тюремщик.
- Тогда принесите мне перо, чернила и бумагу, - попросил Лоренцо. - И думайте быстрее, милый мой, думайте! Кстати, что слышно о моих друзьях и не появился ли начальник жандармов?
- Мне нечем порадовать вас, синьор. - «Кормушка» захлопнулась.
Время до обеда заключенный провел в расхаживании по комнате, пытаясь найти ответы на вопросы: почему слезливый мопс не дает согласия? Принесет он перо и бумагу или нет? Где, в конце концов, отец Франциск и телохранители? Хорошо, если они на свободе и сейчас спешат к Парме, но если они тоже в заточении? За какие преступления его арестовали и почему начальник жандармерии уклоняется от встречи с ним? И даже не вызывают на допросы, словно напрочь забыли о том, кого заманили в западню. А может, действительно забыли?
Если тюремная крыса все-таки принесет письменные принадлежности, надо сочинить жалобу королевскому прокурору и письмо к сыну в Рим - пусть он со своей стороны тоже примет необходимые меры для
безопасности Лючии. Конечно, письмо придется написать эзоповым языком, но главное не в этом: лишь бы оно дошло до адресата.
Услышав звук откинувшейся «кормушки», Лоренцо поспешил к двери, но вместо знакомой физиономии со слезящимися глазами увидел пышные черные усы незнакомого жандарма.
- Обед! - На откидной столик «кормушки» грохнулся поднос с судками.
- А где?..
- Разговаривать запрещено, - отрезал жандарм. - Могу только принять от вас деньги на ужин.
Пришлось смириться. После обеда Лоренцо завалился с сигарой в зубах на кровать и мрачно размышлял - что могло случиться со старикашкой? Неужели его подвел длинный язык и он по скудоумию с кем-то поделился предложением арестанта? Иначе чем объяснить его отсутствие? Но, может быть, он все-таки появится вечером или, наконец, придет сам начальник этих истуканов?
Тюремщик не появился, и начальник не пришел. Вторую ночь узник провел почти без сна, а утром увидел всё того же черноусого жандарма. Тот молча поставил поднос с завтраком, взял деньги на обед и удалился. Синьор Лоренцо терялся в догадках, что случилось со старым тюремщиком, и мучился неизвестностью - об отце Франциске и телохранителях по-прежнему не было никаких известий.
