Балет моей жизни - страница 23
Другой завсегдатай, господин Жан Жубер, так же как и Господин Лео увлекался танцовщицами и питал особую слабость ко мне. Он любил слоняться за кулисами и болтать с маленькими танцовщицами. У него стало привычкой приходить в день моего выступления и всячески баловать. Каждый раз, когда я играла новую роль, он приносил мне подарок. Так, в двенадцать лет я получила свой первый браслет, а в тринадцать — золотые часы со своими инициалами.
Мать приняла это без восторга, с некоторым замешательством, но юноша вел себя так мило, просто и сердечно, дарил свои подарки так непринужденно, словно старший брат, что не принять подарок значило бы его обидеть. Однажды декабрьским вечером в пятницу он, как всегда, болтал со мной во время антракта и спросил между прочим: «Что вы делали в четверг?» Я ответила с горящими глазами: «О, в четверг мы ходили смотреть на витрины с елочными игрушками! Ах, как же красиво! В магазинах при Лувре я просто чуть с ума не сошла от восторга: там на витрине стоит кукла! Но какая! Мечта, а не кукла!.. Почти одного роста со мной, представляете, и одета как настоящая дама! В белом, шелком вышитом платье!.. А шляпа, что за шляпа!.. Восхитительная! Такая большая, широкая, с настоящим страусиным пером! Какая кукла!» Все это я сказала просто так, без всякого расчета, просто делясь чувствами, как всякая простодушная девочка. Жан Жубер мягко улыбнулся, слушая мои восторженные речи.
На следующий день на мое имя пришла огромная посылка. Я открываю коробку… и вижу там ту самую куклу, которую так подробно описала Жану Жуберу. Голова куклы была размером почти как моя, шляпа, если чуть-чуть постараться, прекрасно мне подходила и была так красива, что я ее однажды надела на детский бал, нарядившись Тоской. Она чудесно дополняла мой маскарадный костюм!
Часто приходили художники нас рисовать. Иногда во время репетиций, а иногда на занятия. Много раз мы видели, как Поль Ренуар или Огюст Мепле, всю жизнь рисовавшие танцовщиц, следят за нами, быстро выводя на бумаге линию за линией.
Но эти маститые рисовальщики почти не рисовали индивидуальных портретов, только групповые. Впервые позировать одной мне предложила женщина-художница, мадемуазель Грюгг, постоянная посетительница Оперы.
Она жила на бульваре Clichy со своим отцом, художником, как и она сама, преподавателем живописи, у которого было множество учеников. Пока я позировала для дочери, отец воспользовался этим обстоятельством и нарисовал две миниатюры с моей головой. Мадемуазель Грюгг рисовала меня в пачке, одна рука на бедре, в другой — золотой веер. В те времена я еще не носила своего знаменитого пробора и ободка и все еще была причесана как «дитя эпохи Эдуарда», с закрывавшей лоб челкой. Портрет мадемуазель Грюгг не произвел революции в искусстве, но получился очень милым. Она выставляла его на одном из Салонов, так мой образ появился там первый раз. Истории искусства неизвестна дальнейшая судьба художницы, и я не знаю, что стало с портретом.
Клео в юности
Педро Гайяр, художник во всем, тоже забавлялся, делая карандашные наброски с моей головки, выходило очень похоже. Постепенно он вошел во вкус. Однажды он меня попросил прийти к его друзьям позировать для одного художника. Пока тот рисовал, Гайяр тоже взял холст, кисти и стал рисовать мой портрет. Удивительная вещь, но произведение певца в результате оказалось гораздо лучше, чем работа художника.
Еще я много позировала для Дега и Форена. Они были очень близки, и часто меня вызывал один и посылал к другому. Все знают, что Дега постоянно ходил за кулисы Оперы, где находил моделей, вдохновлявших его писать шедевры. Он просил меня позировать, одно время я несколько раз в неделю ходила к нему в мастерскую.
Он обращался с нами с очаровательной простотой. В этом человеке не было ни капли высокомерия: прямой, откровенный, разговорчивый и полный жизни. Он был очень остроумен, никого не щадил, и ехидные фразочки постоянно слетали у него с языка.
Самым смешным было то, что он сказал о Мейссонье[37]: «Это великан среди карликов». Дега очень нравилось слушать мои рассказы о том, что происходит в Опере, особенно охотно слушал о Рейере
