И с музыкой так же. Народные мелодии цыган из разных наций похожи, как лев и снежный барс, леопард или пума. Хотя это все кошачьи, то есть близкие родственники, никому же не приходит в голову их путать! А цыган путают! Котляров с ловарями, влахов с кишиневцами. А у них, между прочим, и обычаи разные, и костюмы, и танцы, и законы, и религии, и набор профессий, и характер преступлений, к которым тяготеют. Смуглая женщина в яркой юбке, которая у вокзала гадает по ладони, вероятно, котлярка, а та, которая выкрала у вас в подземном переходе на станции метро мобильный телефон или, скажем, бумажник, — из мадьяров. Наркотики продают и крымы, и лотвы, и русска рома, но более других засветилась в этой «отрасли» этногруппа ловарей. Так что нечего мешать! Ведь то, что в отношении одних цыган истинно, в отношении других — ложь и клевета.
Вопрос о том, какой общий знаменатель можно выделить в столь пестром сообществе, мы до времени рассматривать не будем, потому что это, по большому счету, будет уже (по выражению Розанова) «метафизика народа», а моя задача — этнографический очерк.
Множество раз, от праздности заспорив со случайными знакомыми, которых постоянно приобретаешь хотя бы как попутчиков по плацкартному вагону или при других мимолетных обстоятельствах, я уже пытался излагать это устно, стараясь фактами, бытовыми зарисовками сломить непросвещенность, внести порядок в мешанину представлений о цыганском народе, но чаще всего в подобных дискуссиях наталкивался на глухую стену. Люди вели себя, как упрямые бараны. Какие бы истории я ни приводил, они тупо стояли на своем: «Хороших цыган не бывает».
Какая ошибка!
Однажды я пожаловался на это в таборе. Табор был котлярский, а беседа шла с Тимой — он сын барона, ему к сорока. Он находчивый и важный. Тему воспринял горячо и близко к сердцу.
Я ему говорил:
— Вот объясняю, что цыгане — все разные; нельзя их стричь под одну гребенку, люди это слушают, но есть такие, которые уперлись и не хотят менять свое мнение, как ни объясняй.
— У них плохо с головой! — воскликнул Тима. — Ты сам же видишь: зима — весна, весна — лето, лето — осень… Природа меняется! Человек тоже должен меняться! А тот, который не хочет меняться, — он невменяемый! Ему нужно в больницу!
Не надо в больницу! Будьте здоровы!
Я писал эту книгу как документ. Имена настоящие, все реально.
Это правда, а в правде — сила.
Навещать старых добрых знакомых всегда приятно. Накануне Нового года — вдвойне! Захватив литровую бутылку самодельного яблочного вина, я отправился в цыганский табор, расположенный рядом с деревней Панеево Ивановской области, — узнать, как там Греко, Лиза, Тимур, что у них нового, своим поделиться.
Вышел на автобусной остановке, иду. Вижу дымки — газовое отопление в таборе есть далеко не у всех. У многих обычные русские печи.
Поворачиваю с шоссе. У съезда чернеют припорошенные трубы. Их где-то купили, чтобы где-то продать, но пока не продали, и трубы «зависли» на окраине табора. Здесь у цыган нечто вроде склада: привозят, сгружают… Вот хоть направо — высокие сугробы, но это не сугробы! Под снегом лежат трансформаторные подстанции. Они нерабочие. На производстве их уже списали, а цыгане купили: разберут — будет медь; медь они сдадут.
На заснеженной улице нет ни души: ни детей, ни женщин. Думаю: «Странно. Не случилось ли чего?» Ведь в таборе обычно весьма оживленно — как в московском метро.
Из крайнего дома быстрыми шагами выходит Женико (он же Женя). Его сопровождает бровастая дворняжка.
Я говорю:
— Привет, морэ[3]. Как твои дела?
Он:
— Не поверишь! Зарезали тут одного.
— Кто?!
— Мы!
— Кого?
— Пойдем покажу!
И ведет прямо в дом. За порогом — два тазика с потемневшей кровью. Посреди комнаты лежит тело. Рядом с холодильником — отрезанная голова. На лбу — отметина от удара топором! Взгляд — бессмысленный и остекленевший, уши повисли, нос — пятачком. Цыгане зарезали порося! Тушу разделывают прямо в доме. Этим занимаются исключительно мужчины. Женщины и дети восторженно наблюдают. Для них это настоящее шоу.
Хряк валяется на спине с раскроенным пузом. Копыта на лапах уже обрублены. Через пару минут тушу раскрывают, как футляр контрабаса: две лапы налево, две — направо.
