Багряные зори - страница 41
Он будет уничтожен, стерт в порошок! А может, не только этот Иван занес гебитскомиссара в список? И сколько здесь этих Иванов?
И стучит горячая кровь в седеющих висках доктора. А отовсюду доносится:
«Я Иван!»
«Я Иван!»
«Я Иван!»
«Я Иван!»
Штельцер в страхе закрывает глаза и видит окровавленное лицо подпольщика, которого расстреляли в его присутствии. Тот тоже угрожающе хрипит:
«И я Иван…»
«Какой ты Иван? Ты же Степан!» — возражает ему доктор.
«Все одно Иван, мы все Иваны! И мы всем вам, душегубам, еще поотрываем головы!»
«Но у меня есть свой Иван, наш Иван Божко!» — кричит гебитскомиссар.
«То не Иван, то Каин!»
Гебитскомиссар бросается к своему столу и нажимает черную кнопку. Овчарка напряженно всматривается в лицо хозяина. Ей тоже передается его беспокойство. В кабинет входит солдат.
— Хайль Гитлер!
— Хайль…
— Вызывали, герр гебитскомиссар?
— Вызывал… Как тебя зовут?
— Иоганн, герр гебитскомиссар.
— Вон!
Солдат уходит. Услыхав крик, сразу же появляется дежурный офицер.
— Принеси мне кофе!
— С молоком?
— Молоко? — вскочил на ноги Штельцер. — Может, еще к тому же из офицерской столовой?.. Крепкий черный кофе! И срочно позови доктора из военного госпиталя — невропатолога Тешнера…
Черный кофе благотворно влияет на нервы Штельцера, и он немного успокаивается, садится за стол. Глубокая морщина появляется на лбу, медленно бледнеют пятна на лысине, а на жалобе появляется резолюция:
«Трех подпольщиков повесить на площади села Ракитное с табличкой «Убийцы». Следователя Божко представить к награде.
Сокальского сурово наказать, но освобождать его с занимаемой должности нецелесообразно. Они с Божко конкуренты. Чем больше будут они соперничать, тем больше пользы это принесет нашему делу. А потому начальнику полиции за несвоевременную подачу сведений объявить выговор».
Штельцер поднял голову.
«Хоть и паршивый конь, — продолжает думать о Сокальском гебитскомиссар, — но пока тянет, не выпрягать же его из саней?»
Потом склоняется над жалобой и медленно выводит: «Срок исполнения распоряжения три дня!» Осторожно открываются двери. Штельцер быстро поворачивается и видит па пороге доктора Тешнера.
— Разрешите? — спрашивает Тешнер.
— Да-да, заходите. Я вас давно жду. Хочу с вами посоветоваться. Нервы не выдерживают… Что у вас нового?
— Я только что собрался к вам. Вчера в госпитале скончалось восемь офицеров.
— Из тех, что пили молоко?
— Да. Экспертиза дала заключение: у всех отравление мышьяком…
Гебитскомиссар обессиленно опустился в кресло, бледными губами прошептал:
— Проклятая страна… Чудовищные люди!
СЛЫШИШЬ, ГОРНЫ ЗАИГРАЛИ…
Сокальский неистовствовал. С пеной у рта, с налитыми кровью глазами, с обнаженной грудью, со взъерошенными волосами, он был страшен в порыве охватившей его ярости.
— Кто? — хрипел он.
В ответ — молчание. Ни слова, ни стона. И это еще больше приводит начальника полиции в бешенство. Он весь вспотел от бессильной злости. А потом его голос сорвался и перешел на поросячий визг:
— Всех уничтожу! Всех повешу! Кто научил? Кто еще был с вами?
В который раз хватал Виктора Борщенко за воротник и бил головой об стену:
— Говори!
Но Виктор молчал…
Сокальский устало присел возле стола. Наполнил стакан водой, жадно выпил. Вытер с лица густой пот и со злорадством посмотрел на изнывающую от жажды жертву.
Виктор раскрыл рот, точно хотел что-то сказать.
— Воды? — спросил Сокальский. — Расскажешь — вдоволь напьешься.
В комнату быстро вошел Божко. Посмотрел на Борщенко, перевел взгляд на Сокальского.
— Не мучайте себя, Михаил Кононович… — успокаивает начальника полиции следователь и, уже обращаясь к Виктору, говорит: — Боишься, что предателем назовут? Напрасно. Степана Ефименко уже давно расстреляли. Иван Яценюк умер при допросе. Им теперь уже все равно. А тебе еще жить да жить надо. Спасай себя! Расскажешь — отпустим домой. А все будут знать, что вашу тайну выдали Ефименко и Яценюк.
И снова Божко напомнил, как недавно они казнили Ефименко. Пять пуль прошили тело смельчака, а он стоял лицом к стене и не падал.
Суетился Сокальский, приказывая полицаю, кричал:
«В затылок, в затылок целься!»
«Я бы не промахнулся, я бы тебя, мерзавца, первый прикончил бы… — прошептал Степан. — Жалко, что не успел…»
