— Мои агенты всегда говорят правду!
— Меня удивляет, как доверчивы вы к своим подонкам!
— Прошу не оскорблять моих людей! — вспыхнул Сокальский. — Имейте в виду, я их сам подбирал!
— Тем хуже для вас, родненький! — сказал Божко.
— О вашем поведении узнают в гебитскомиссариате! — погрозил кулаком Сокальский.
— О вас тоже все узнают, — таким же тоном ответил ему следователь. — Мне нечего бояться. А вот вам…
— Что «вам»? — подскочил Сокальский.
— Я же вас знаю, Михаил Кононович, как собственный карман. Вы такой человек, что с вами дружи, а нож под полой держи, — брезгливо продолжал Божко.
— И вы, значит, прячете нож? — съязвил Сокальский.
— А как же. В гестапо, мой родненький, могут спросить, куда пан начальник девал золотые вещи тех людей, которых расстреляли в прошлом месяце… Почему вы их не сдали в государственную казну рейха, почему вы обманули немецкую власть? — наступал на Сокальского Божко.
— Н-н-о… — начал заикаться начальник полиции, — вы, дорогой Иван Ефимович, к этому делу тоже приложили руки.
— С вашего разрешения, пан начальник, с вашего разрешения, родненький, — ехидно ответил Божко. И сразу же повысил голос: — А вам кто разрешил? Кто, я спрашиваю!
— Мы с вами, пан следователь, одной веревочкой связаны. Имейте в виду, если меня немцы повесят, то обязательно на одной виселице с вами.
— Не я начинал разговор, не я угрожал, родненький, — тихо ответил Божко.
— Возможно, я и погорячился, — уже более уступчиво продолжал Сокальский. — Прошу меня простить. У нас общая цель, И судьба будет общая! — закончил он, словно гвоздь забил в твердое дерево, и тут же вышел.
— Погоди, я еще с тобой сведу счеты… — вдогонку ему прошипел Божко.
Сокальский, будто слышал этот шепот, возвратился в кабинет. Молча засунул руку в карман и достал оттуда полную горсть перстней.
— Видели? — спросил он у Божко.
На его широкой грязной ладони весело переливались золотые кольца с камнями из дорогих опалов, рубинов и аметистов.
— Дурное дело не хитрое, — нашелся следователь.
— Имейте в виду, это для господина гебитскомиссара. Теперь можете ему жаловаться.
Помолчал, а потом добавил:
— Вам, пан Божко, следовало бы не забывать, что не хвост конем крутит, а конь хвостом!
— Выходит, я хвост?! — вскочил с кресла следователь. — Твой хвост? — зло спросил Божко, неожиданно перейдя на «ты».
— Ты должен мне, черт побери, подчиняться! — закричал Сокальский и стукнул что есть силы кулаком по столу.
— Меня не испугать ни криком, ни стуком, — с достоинством ответил Божко. — Я, родненький, честно служу великой Германии.
— А я что, по-твоему, служу комиссарам?! — оскалился Сокальский.
Потом быстро вышел, в сердцах хлопнув дверью.
Зазвонил телефон. Следователь как ни в чем не бывало взял трубку. Из Ольшаницы докладывал начальник кустовой полиции. Обыск у Бучацких ничего не дал. Правда, на чердаке нашли книжку Аркадия Гайдара «Школа».
Но Божко не придал этому никакого значения…
Через час Володю отпустили домой.
А Сокальский, узнав об этом, собственноручно отстегал нагайкой непутевого агента:
— Камушек, говоришь? Радио, говоришь? Осрамил меня, подлец! Я что тебе обещал — медаль? Имеешь медаль! Еще одно такое заявление, и повешу за ноги, как собаку!
Рябой полицай упал перед начальником на колени:
— Он же к радива просил…
— Так и сказал «к радива»? — остановился Сокальский.
— Я спросил: «К зажигалке?», а он: «Нет…»
— Пойди жене своей объясни! — ответил Сокальский, и снова засвистела нагайка.
— Я же перед вами, пан начальник, как перед богом!
— Вот и наказываю я тебя, как бог!
