1
Остроконечным утесом чернеет в ночи крепость Ахсы, взнесенная на высокий холм. У подножья врывается в Сырдарью Касансай — издали слышно, как волны двух бурных рек борются друг с другом, гулко бьются о берег.
Повелитель Ферганы и властитель Ахсы мирза Умаршейх эту ночь провел в опочивальне гарема с восемнадцатилетней Каракуз-бегим[26].
За шелковой занавеской скрывалось ложе, а перед занавеской горел один-единственный светильник. Его слабый свет дрожал, словно в страхе перед окружающей темнотой.
Ближе к рассвету тишину в крепости нарушил нежно-заунывный звук сурная[27]. Затем к нему присоединилась дробь двух барабанов. Любой мусульманин обязан соблюдать пост: и шах, и слуга одинаково внимают сурнаю и барабану, возвещающим о том, что наступает сахарлик[28].
Летние ночи коротки. Вставать до рассвета — неприятно. Но что ж делать: того требует сахарлик.
Каракуз-бегим тихо соскользнула с ложа. Умаршейх — две подушки подоткнуты под бока, могучие руки высунуты из-под шелкового покрывала — не шевельнулся.
В красивом и просторном зале ждал Умаршейха пышно обставленный дастархан. Вчера еще, после ифтара, повелитель сказал, чтоб на сегодняшний сахарлик собрались все три жены и дети. Первая жена мирзы Фатима-султан, вторая жена Кутлуг Нигор-ханум, семнадцатилетняя дочь Ханзода-бегим и десятилетний сын мирза Джахаигир — уже сидят. Но пока повелитель сам не появится здесь, не отведает еды, никто, конечно, не коснется ее.
Отворились резные двери, что ведут из зала во внутренние покои, — вышла Каракуз-бегим, маленькая, изящная, красивая. Она застенчиво поздоровалась со старшими женами и добавила, что не осмелилась разбудить повелителя.
Молодость Каракуз-бегим, сияющая красота ее и застенчивость («застенчивость? Но кто же не знает, что эта девчонка сейчас любимая жена мирзы?») вмиг пробудили задремавшую было ревность у Фатимы-султан:
— Вы сумели так крепко усыпить нашего падишаха, почему бы вам не осмелиться разбудить его?
Кутлуг Нигор-ханум не понравился этот укол. Зачем она так? Да еще при детях?
— О Фатима-султан, не говорите так, за Каракуз-бегим нет никакой вины! — сказала она.
Ханзода бросила на мать вопрошающий взгляд: «Во всем виноват отец?» Он ведет себя странно, право: опасность войны повергла всех в тревогу, враги у ворот, а он спит себе спокойно и вообще… столько времени проводит в гареме. Каракуз — почти ровесница его дочери. Прямо стыдно за него!
Ханзода почувствовала, что, когда отец придет сюда, она уже не в силах будет взглянуть на него.
— Разрешите мне, матушка, я пойду… сахарлик… я со своими девушками…
— Если спросит ваш отец, где Ханзода-бегим, что мы ответим ему? Как бы его не обидеть! Подождите…
Вошла женщина-чошнагир, дегустатор блюд, низко всем поклонилась, понизив голос, сообщила:
— Звезды в небе редеют. Скоро наступит рассвет. Или повелитель решил пропустить сахарлик?
На целый долгий знойный летний день оставить человека без пищи и питья? Но кто из жен нарушит покой повелителя?
Каракуз-бегим, только она. С ней в опочивальне провел ночь мирза, так и стоит она у дверей, ведущих к нему, спящему сладко. «Привалилась к косяку, блудливая девчонка», — подумала Фатима-султан. «Бедняжка боязлива», — подумала Кутлуг Нигор-ханум. А чошнагир просительно посмотрела на Каракуз-бегим и сказала:
— Да ниспошлет вам всевышний сына, могучего, как Рустам[29], бегим!.. Наша надежда на вас.
Растерянность Каракуз-бегим сменилась озабоченностью, она медленно пошла в опочивальню, закрыв за собою двери.
Мирза Умаршейх крепко спал, Каракуз-бегим взяла золотой подсвечник, юркнула за занавеску, поставила горящую свечу в настенную нишу. Теперь свет падал прямо на лицо мирзы. Но и свет не разбудил его — вчера вечером Умаршейх поел магжун, туда добавляют чуть-чуть опиума.
