— Повелитель, ваши слова — драгоценные жемчужины, — сказала Нигор-ханум. И добавила — Если позволительно мне будет попросить…
Умаршейх кивнул в знак согласия.
— Опасность войны, оказывается, велика. Я боюсь за наследника престола, за мирзу Бабура, и боялась бы меньше, находись он рядом с нами…
— Андижанская крепость прочна. А с мирзой Бабуром неприступна. Возлагаю на него большие надежды.
Ханум получила отказ. Фатима-султан привлекла к себе полусонного Джахангира, погладила сына по голове. Пусть видит эта лиса, кто из них счастливей: по крайней мере ее сын при ней, при матери, а вот „наследник престола“…
— Мать мирзы Бабура благодарит повелителя за столь лестные слова о сыне-наследнике, — Нигор-ханум на миг запнулась, — только… как же так?., подросток, которому еще не исполнилось двенадцати… на поле сражения…
— Нет оснований для тревог, ханум. К мирзе Бабуру приставлены лучшие наши беки. Он молод, но уже должен учиться воинскому умению. Если мне суждено умереть, пусть мое место займет полководец Бабур!
Тридцать девятый год идет повелителю, и вдруг он заговаривает о своей смерти. Ах эта война! Женщины опечалились. Ханзода-бегим, забыв свои недавние чувства, с жалостью посмотрела на отца. Умаршейх громко, намеренно отчетливо, чтобы все хорошо слышали и хорошо поняли, продолжал:
— Если я на поле брани или по какой-либо случайности покину бренный мир, все вы должны исполнять распоряжения мирзы Бабура как мои собственные. Мирза Джахангир! Ты спишь, что ли?
Мальчик встрепенулся, насторожился, мгновенно приложил к груди ладони:
— Слушаю, повелитель!..
— Эти мои слова запомни и ты! Хоть мирза Бабур старше тебя всего на два года, но если останется он вместо меня, ты должен стать ему преданным сыном.
— Исполню, повелитель!
Ребенок не понял затаенно-важного смысла слов отца, но послушание уже стало привычным ему. Старшие жены были напуганы — каждая по-своему. В глазах Каракуз-бегим (она не отводила их от лица мужа) заблестели слезы. Умаршейх увидел их, вспомнил поцелуи своей молодой жены сегодня на рассвете, но воспоминание почему-то не доставило удовольствия: „Целовала, будто прощалась с покойником“, — подумалось ему. И сейчас сказанное им тоже схоже с завещанием. Сердце Умаршейха забилось гулко, предупреждающе. „Что это со мной? Неужто я почувствовал приближение ангела смерти? Нет, нет!“
Ханзода-бегим заметила смятенное состояние отца. Он нуждался в помощи, в ее помощи!
— Мой повелитель, ваша дочь желает, чтобы всевышний дал вам долголетие шейха[34] Саади[35]! Живите до ста лет!
— Пусть сбудется твое желание, дочь! — Мирза Умаршейх будто очнулся от оцепенения, будто впервые понял, как умна его дочь, как созрела ее красота, — Прежде всего я хочу провести твою свадьбу сам!
Ханзоду в свое время сватали за сына самаркандского властителя, за мирзу Байсункура. Но окончательного согласия на этот брак Умаршейх еще не дал. А теперь вот с самаркандцем война. Правда, если уж придется совсем туго, он выдаст за сына своего старшего брата дочку и таким древним способом, пожалуй, превратит войну в мир. Но и Ханзода понимала это и страшилась этой возможности, как тьмы ночной. У нее были другие мечты. Поэтому она повернула разговор в прежнее русло.
— Если нет возможности пригласить моего брата Бабура, разрешите мне и моей матушке поехать в Андижан! — смело предложила она.
— Дочь моя, ты бесценная жемчужина в моей сокровищнице. В эти опасные дни я не могу выпустить тебя из-под своего крыла!
— В таком случае разрешите мне одной, повелитель! — снова оживилась Кутлуг Нигор-ханум.
— Э, ханум, зачем спешить? Из Маргилане мы ждем гонца. Коли будет можно, разрешение получите…
Умаршейх наскоро помолился, встал с места и пошел из гарема. Голова его была уже вся занята заботами войны.
Лишенные права входить в гарем, телохранители мирзы всю ночь ожидали его снаружи. Отступив на два шага, чтобы не мешать размышлениям повелителя, не привлекать к себе его внимания, они тихо и незаметно последовали за ним.
2
Утро наступило. Военачальники-беки и придворные собрались, когда солнце еще не успело взойти. В приемном зале они встретили мирзу низкими поклонами. Густобородый первый визирь, в роскошном золототканом чапане с подобающим возрасту и чину поясом, выпрямился раньше других. Его и спросил мирза, откуда прибыли гонцы.
