К игривым мыслям Андрея Андреевича кое-где липла тревога. Как бы девчонка не разболтала о случившемся. Коковцев спустился по лестнице, попрощался с привратником у входа. Не должна, решил твердо. Зачем себя позорить? Глупо!
На трамвайной остановке толпился народ. Андрей Андреевич, в угоду неожиданной блажи — прогуляться, неспешно пошел по проспекту. Июль набирал силу. Вечер ласковый, теплый, опускался на город.
Через пять минут профессор уже жалел, что не воспользовался общественным транспортом. Черт дернул устраивать променады на ночь глядя, черт и свел, столкнул со студенткой Верой Рощиной. Барышня, в совершенной прострации, сидела на лавочке и тупо озиралась вокруг, не соображая, что к чему.
Можно было с гордой небрежностью проигнорировать девицу; можно было со скучающей физиономией прошмыгнуть мимо. Коковцев собрался так и поступить, проигнорировать, прошмыгнуть, однако, удивляясь собственному безрассудству, плюхнулся на скамейку рядом с Верой. Взял в ладонь горячие пальчики, погладил, стал успокаивать.
Слово за слово, монолог профессора пестрел утешительными: не бойтесь, все обойдется, чепуха, случайность — и Верочка заметно ободрилась.
Коковцев рад стараться, подхватил нервную студенточку под руку, поволок к ближайшей остановке трамвая.
И тут опять черт, другому некому, подсказал дурную мысль: „Не пригласить ли девку в кабак? Накормить досыта? В порядке моральной компенсации за недоразумение?“.
Идея показалась Коковцеву отличной. Тем более что ресторан располагался буквально в двух шагах. Гораздо ближе, чем остановка.
Официант узнал Андрея Андреевича, поприветствовал.
— Рад вас видеть, профессор. Вы сегодня не один?
— Да, с дамой, — вкладывая в последнее слово максимум иронии, Коковцев едва ли не извинялся за свою спутницу. Белые носочки, стоптанные босоножки, дешевое платьице, беретик. Верочка не впечатляла. Только молодость извиняла появление рядом с респектабельным известным хирургом столь прозаичной особы.
— Как обычно два раза, плюс коньячок и шампанское, — приказал Коковцев.
— Сей момент, — официант испарился и материализовался уже в окружении яств и напитков.
— Ой, что вы, я пить не буду, — испугалась Вера. — Я лимонадик…
Шампанское, по наивности, принятое Верой за лимонад, было выпито залпом из большого фужера.
— Я, пожалуй, коньячком разомнусь, — профессор потер в предвкушении руки.
— Можно я тоже попробую, — попросила Вера. Прежде о коньяке ей приходилось только читать в книгах.
— Конечно.
Вытянув губы она втянула в себя на едином дыхании полную рюмку.
— А теперь водочки, — посоветовал Андрей Андреевич насмешливо. — Коньяк всегда запивают водкой.
Вера шутки не поняла и отхлебнула водки.
Подливая то и дело Верочке, Осин и себя не обижал. Неудивительно, что к концу ужина Вера и профессор надрались до поросячьего визгу. Официант, человек опытный, вызвал такси, велел водителю доставить пассажиров по адресу, прямо к дверям квартиры. Выполняя указание, шофер не поленился: помог открыть дверь и уложил перебравшую барышню на кровать. Профессор с трудом дошел до постели на своих двоих.
Остальное свершилось само собой, при практически полном неучастии сторон.
Коковцев не собирался, не желал, не умышлял.
Верочка, подавно, не планировала.
Тем не менее, утром, проснувшись голой в чужой постели, она обнаружила на простыни алые пятна.
— О, господи, — взмолилась атеистка и комсомолка. — Господи, что это такое?!
Это — называлось дефлорация, то есть нарушение девственной плевы. Это — случалось и начинало отчет женской доли. Это значило, что профессор — худощавый, юркий, как ящерица, старик под семьдесят, воспользовался ее беспомощным состоянием и лишил чести.
Вера зарыдала.
Андрей Андреевич проснулся. И с ужасом воззрился на голую студентку Рощину. Пятна крови и собственная нагота открылись сознанию мгновение спустя. С еще большим опозданием сообразил профессор, что бормочет девушка.
— Мамочки родные, я пропала, Вася меня убьет.
Среди прочих бед имелся еще и некий Вася. Способный убить довольно крепкую Верочку, он, без сомнения, мог причинить вред и Коковцеву. Профессор запаниковал.
