— Что случилось, Дитте? — спросил Йоаким.
— Тише! — прошептала она, ссутулилась и свободной рукой натянула на голову капюшон, почти совершенно закрыв лицо.
Йоаким огляделся. Каток кишел ребятней, сверстниками Дитте. Наверно, от кого-то из них она и спряталась. Из ее рассказов о школе он вынес впечатление, что порой ей приходилось туго. Он обнял ее за плечи.
— Что случилось? — негромко повторил он. — Тебя кто-то напугал?
— Нет, — вполне отчетливо донеслось из-под капюшона.
— А в чем же дело?
Очередь снова чуток продвинулась. Перед ними было всего несколько человек. Продавец как раз обслуживал невысокого мужчину в красной куртке. Тот забрал обернутый бумагой блинчик и протянул деньги. Потом оглянулся в их сторону. Дитте испуганно пискнула и уткнулась головой в Йоакимов рукав.
— Что с тобой?
— Я не хочу блинчиков.
— Чего ты боишься?
— Домой хочу.
— Ладно, пойдем.
— Нет!
Они стояли, не двигаясь с места. Задние нетерпеливо напирали: давайте, мол, проходите. Йоаким решительно увел Дитте туда, где они оставили ее сапожки. Пока она переобувалась, он снова увидел мужчину в красной куртке: тот пересек улицу и исчез в густых толпах, направлявшихся на Стрёйет.
— Он ушел, Дитте, — сказал Йоаким.
Девочка кивнула. Она уже надела сапожки, но выпрямиться не спешила, спросила:
— Куда он пошел?
— Вон туда.
— Думаешь, вернется?
— Нет.
Они зашагали по Бредгаде. Снежинки, уже не такие мягкие и крупные, плясали в лучах фонарей. Искорками кололи щеки. За большими стеклянными витринами антикварных магазинов поблескивали медь и латунь. Дитте притихла. Всю ее радость словно ветром сдуло. Она молча тащилась обок Йоакима, время от времени поспешно оглядываясь на площадь.
— Кто этот человек, Дитте? — спросил Йоаким. — Твой отец?
Она кивнула.
Некоторое время оба не говорили ни слова. Йоаким думал о мужчине в красной куртке. Слегка потрепанный, лет тридцати пяти. Но уже с глубокими складками на щеках. Совершенно заурядный, незначительный персонаж. И сумел нагнать на Дитте такого страху.
Йоаким остановился, нагнулся, посмотрел на девочку.
— Он что, обижал тебя? — спросил Йоаким.
Дитте отчаянно замотала головой.
— Ты только маме не говори.
— О чем не говорить?
— Ну, что мы его видели, — всхлипнула она.
— Хорошо, не скажу. — Йоаким взял ее за руку, и в порядке исключения девочка руку не отняла.
Ужин прошел как обычно. Сюзанна интересовалась, как было на катке, но Дитте словоохотливости не выказывала, сидела с горящими щеками, отвечала односложно.
— Почему ты ничего не ешь? — с подозрением спросила Сюзанна. — Что с тобой? Плохо себя чувствуешь?
Дитте покачала головой.
— В чем дело, Йоаким? — не отставала Сюзанна.
— Она просто устала, — ответил он. — На коньках набегалась. Видела бы ты, как ловко у нее получалось, куда лучше, чем у меня.
Сюзанна выслушала его без малейшего интереса. Смерила обоих долгим испытующим взглядом и ничего больше не сказала.
Но как только ужин закончился и они встали из-за стола, Дитте не выдержала.
— Мама, мама! — расплакалась она, обхватив руками Сюзаннин живот.
— Что такое? — Сюзанна погладила дочку по волосам. — Ты что-то скрываешь от меня?
Дитте плакала навзрыд, не в силах вымолвить ни слова. Она хлюпала носом, захлебывалась слезами, ловила ртом воздух, временами вскрикивала, а мать гладила ее по спине, старалась унять:
— Успокойся, дыши ровнее. Расскажи мне, что случилось. Это из-за отца? Ну же, говори.
Сюзанна вопросительно посмотрела на Йоакима, но он только плечами пожал, ушел на кухню, захлопнул за собой дверь и принялся мыть посуду. От радостного настроения не осталось и следа. Его обуревала злость, в первую очередь на себя самого.
Ничегошеньки у него не клеилось. Он трудился не покладая рук, делал все, что мог, а результат? Нулевой! Все впустую. Недотепа он, вот кто. Хотел устроить Дитте веселый вечер — и то не сумел. Для девочки дело кончилось слезами. Для него же самого — молчанием, унылым мытьем посуды и мокрыми от пены манжетами рубашки, потому что со злости он забыл их подвернуть.
И он еще смел верить, будто станет хорошим отцом! Что он о себе возомнил, собственно говоря? Какая от него польза маленькому ребенку? Ведь он не сумел дать ничего хорошего ни Дитте, ни Сюзанне. Обе они сейчас стоят в комнате, жмутся друг к дружке и видеть его не желают. Заявись он туда, наверняка ударятся в слезы. Ну а он-то сам, коли уж на то пошло, желает их видеть? Нет, прошептал внутренний голос. Нет, коли они так себя ведут.
