«…Для приезда Горького в Москву был выбран такой момент, чтобы он мог заразиться гриппом. Он был очень склонен к заболеванию гриппом, и грипп часто осложнялся бронхитом или воспалением легких. Узнав, что в доме Максима Горького гриппозное заболевание (внучки тогда болели гриппом), Ягода сообщил об этом в Крым, и было организовано возвращение Максима Горького. Приехав в гриппозную квартиру, Горький заболел гриппом, который очень быстро осложнился крупозным воспалением легких, принявшим сразу тяжелое течение…Мы применяли только те лекарства, которые в этих случаях обычно применятся, но применяли их в неимоверно большом количестве. В данном случае они переходили в свою противоположность. Сердечный мотор, бесконечно нажимаемый, сдавал свои силы, терял свою работоспособность и в конце концов не выдержал».(см. «Судебный отчет по делу антисоветского право-троцкистского блока» М., Юридическое издательство НКЮ СССР, 1938; М. «Международная семья», 1997)
15 марта 1938 года Левин был расстрелян в Москве. Владислав Ходасевич, хорошо знавший Льва Григорьевича, выразил сомнение относительно газетной версии в виновности врача, «умертвившего великого писателя». В своем эссе «О смерти Горького», увидевшего свет много позже, он дал такое толкование случившемуся: «В газетах представлены сведения не слишком точные. По тому, что сообщалось о Левине, читатель мог заключить, что это какой-то мелкий провинциальный врач, раздобытый большевиками для темных дел. В действительности Левин успешно практиковал в Москве и его называли «кремлевским врачом»; он лечил Ленина, К. Цеткин, Дзержинского, Менжинского, Ягоду и всю его семью. Был популярен в артистической среде – дружил с семьей Леонида Пастернака, хорошо знал Шаляпина, Качалова, Р. Роллана. И вот когда он признается, что ускорил смерть Горького, – все существо мое отказывается верить ему». («Некрополь». М., 1996)
19.
Нынешний расхожий постулат: «Горький есть 100-процентная эссенция тоталитарной идеологии, которую не может выдержать даже самый притерпевшийся желудок», – сплошная русофобия, продукт инфантильно-суррогатного сознания унтерменьшей, обслуживающих воцарившуюся ложь. Дело в том, что «воинствующая тотальность», мнящаяся доморощенному некро-образованцу Виктору Ерофееву и прочим эрзац-культуртрегерам особенностью одного Горького, принадлежит всем сколько-нибудь значительным русским писателям без исключения. Именно живая целостность, клокочущая пассионарность, божественная органика являют в сей мессианский час способ постижения «бытийного текста».
11 декабря 1930-го года в «Известиях» была опубликована статья Горького «Гуманистам». Это было послание Генриху Манну и Альберту Эйнштейну, которые сетовали, что в СССР не дают хода инакомыслию и даже преследуют его. «Надо ли для формовки здорового сознания совершать насилие над ним? – ставит писатель в статье вопрос. И отвечает – Я говорю – да!.. Культура есть организованное разумом насилие над зоологическими инстинктами людей…»
Максим Горький одним из первых в новейшую эпоху осознал: заблуждения и злодейства тоталитарного режима гораздо менее пагубны, чем омерзительная толерантность Западного Отчуждения. Безжалостно препарировав недужащую полость буржуазной цивилизации – химерический гуманизм, – писатель далеко наперед начертал: Западная Система куда более изощренна, монструозна, мазохична и бесчеловечна, чем любая Восточная Деспотия. Она завораживает обман. Иллюзия строго бдится – раскрепощенный общестатистический человек ставится в центр вселенной. Однако, искусно побудоражив свободой слова, иллюзия необратимо переходит на более тонкий и нечестивый уровень. Закомплексованно-пустотное существование становится искомым идеалом и ценностью для остающегося еще не выдрессированным скопища.
20.
Если следовать установившемуся ныне критерию и степень гениальности определять степенью близости к Библии, то надо признать, что Горький к ней – ближе других. Правда, либеральный бомонд уверяет, что, страдая сталинизмом, Горький грешил и мещанским комплексом, был филистерски неумиротворен. Похоже, что за житейскую неуемность принимают безразмерный размер его натуры, ту Божью «отприродность», где только и водятся живые клетки.
