3.
Вступительный пункт в монографии Г.М. Соловьева «Факт и оценка в публицистике: аспекты метаязыковых корреляций», (Краснодар, 1999), принесшей ему степень доктора и звание профессора, звучит так: «Об объекте общей оценки и языковых механизмах экспрессивности». Заключительный пункт – как отзвук: «Маркировочная лексика и ее место в косвенно-оценочных средствах языка публицистики».
В обрамлении этих стратегий, на площади, не превышающей объем школьной общей тетради, размещаются две главы, восемнадцать подглавок и библиографический список, занимающий двенадцать страниц или одну четвертую часть всего «ученого текста».
Говорить о научном уровне проблем, решаемых на этой площади и размещенных, как правило, на двух-трех страницах, набранных шестнадцатым кеглем, по меньшей мере нелепо, а предавать хуле – забивать до смерти и других, и самого себя… Это ученое сочинение – самая элементарная и беспримерная в своем роде поп-химера, более того, изголенно-пародийная псевдо-техно-фикция. Самопально-стандартизированная, переполненная квази-академическими цитатами и фейс-примерами из газет, притянутыми за уши, монографическая работа Соловьева поражает бесстыдно-шоковым форматом, прямо-таки забойным наукообразием и, вытекающим отсюда архиклонированным «перегревом», отдающим неприкрытым «фальшь-шустрением». Для оправдания автора этого субтильного симулякра можно было бы сказать, что он написал и выдал «чужой» голограммно-трансвестированный фокус-опус. Что захваченный жаждой стать ученым-филологом высшей квалификации, он отдался тавтологии дня, триумфально расширяющей греховное эго. Но такой корректив будет неудовлетворительным. Ученая акция Соловьева очень скоро взорвала себя – изнутри. Устами и пером выпускницы факультета журналистики КубГУ Анастасии Жажской «Новая газета Кубани» (2004, №23) определила эту филологическую поделку как манипулятивно-эфемерный дубликат, а собственную ипостась новоявленного ученого – как «академик в неглиже». И как бы априори воззвала к покаянию. К тому, чтобы Георгий Матвеевич Соловьев, пробившийся в развратный «остепененный формат» и покоривший нечистоплотно-доверчивый ВАК, внял зову преображающего момента: добровольно отрешил себя от ученого титула и выбрался из выгребной ямы.
4.
В наши дни, когда президент РФ Медведев призывает на место «худых коронок», въевшихся в омертвелые десны, ставить новые, сконтаминированные из оптимальных евро-наработок, поучительно взглянуть на контррельеф высокоостепененного журналиста.
Публикация в «Новой газете», посвященная книге Г.М. Соловьева «Право на разговор» и вобравшая его «всего», выявляет главное: подмену реальности кубанским филологическим копирайтом – мычащим, ерничающим и поражающим унтерменшинской рабской пустотой. То есть воинственно-артикулирующей дегенерацией…
«Георгий Соловьев, – читаем в публикации, – сам себя наделил второй фамилией – псевдонимом Юрий Смолин. Раньше, как известно, вторую фамилию давали за особые заслуги. Скажем: Суворов–Рымникский, Румянцев – Задунайский, Муравьев – Амурский. Вторая фамилия указывала на место славы увенчанного героя. Или на место его происхождения: Мамин-Сибиряк, Каронин – Петропавловский, Билль – Белоцерковский. Или, в новое время, камуфлировала откровенный еврейский исток. Так под Леонидом Утесовым укрывался Лазарь Вайсбейн, под Эдуардом Тополем – Эдя Топельберг, под Юлианом Семеновым – Самуил Ляндрес. В наши дни Георгий Соловьев, взяв в качестве довеска к своей фамилии псевдоним Смолин, совершил, по-видимому, нечто вроде расшифровывающей перерокировки, то есть самоидентификации с обратным знаком… Дело в том, что в книге – справочнике «Евреи в русской культуре», изданной в Москве, под именем Смолин проходит Соловьев Матвей Маркович, автор реприз – врезок на НТВ и сатирических реплик для политического ревю «Куклы». Неведомый широкой публике, но почитаемый узкой группой радикальных интеллектуалов, столичный Матвей Смолин-Соловьев, как представляется, и явился для кубанского Георгия Матвеевича Соловьева-Смолина той благодатной моделью, что закрепилась в творческом сознании последнего в процессе самореализации.