«Это свежо, как газета вчерашнего дня», - писал Пушкин о 10-м и 11-м томах «Истории государства Российского» Карамзина, покоренный жизненной содержательностью народного настроения, приведшего к свержению царя Федора, сына Бориса Годунова. Злободневность его собственного видения «беспокойной» эпохи проступила в том, что многозначительные слова о «мнении народном», произнесенные в трагедии Гаврилой Пушкиным, предком поэта, выступили живым звеном связи автора с историей своего народа, символом его личной-опосредствованной в цепи поколения - причастности к развитию национального самосознания.
На свою родословную Пушкин взглянул как на «историю дома, то есть историю отечества», сопряженную с развивающимся народным духовным опытом. Работая после «Бориса Годунова» над автобиографическими заметками, он проследил собственное генеалогическое древо на столетия назад не ради аристократического самоутверждения, а стремясь осознать прочность своих корней в родной почве, в самом народном бытии. Его заветное: «Мой предок мышцей бранной святому Невскому служил» выразило гордость подлинного патриота, неотделимого от народного «права», от самого нравственного стержня народного характера.
Лично для поэта носителем фундаментально-преемственных человеческих качеств, на которых зиждутся сами основы жизни, стал Петр I. Нашедший воплощение в произведениях Пушкина в эволюционирующем контексте, характер Петра хронологически прошел через его автобиографические записи 1821 года, стихотворный отрывок «Как жениться задумал царский арап» (1824), «Стансы» (1828), роман «Арап Петра Великого» (1827-1830), поэму «Полтава» (1828), «Мою родословную» (1830), петербургскую повесть «Медный всадник» (1833), «Родословную моего героя» (1836), «Историю Петра I» (1827-1837), заключив в себе самые сокровенные представления автора о духовных силах нации и ее возможностях. Можно сказать, что пушкинский Петр - это совершенно «открытая» стихия русского национального характера, отразившая потенциал народного самосознания, неподвластного случайным влияниям времени...
Советское литературоведение длительное время рассматривало тему Петра у Пушкина как компромиссную, исполненную «инстинкта самосохранения». В одной из работ, например, говорилось: «В пушкинской поэзии шовинистическая и царистская нота звучит достаточно ясно... Героический царизм в «Полтаве» и «Медном всаднике» совершенно искренен... Пушкин действительно, а не на словах только, «в надежде славы и добра глядел вперед без боязни» и уподоблял Николая Петру Великому... Во всем этом сказывался живой инстинкт самосохранения той социальной группы, к которой принадлежал Пушкин» (16).
«Героический царизм», «шовинистическая нота»... В.В. Ермилов в работе «Наш Пушкин» легко опрокинул это вульгарно-социологическое построение и, поставив в центр наблюдений Поэта и Эпоху, назвал все связанное в творчестве Пушкина с образом Петра «поэзией русской государственности» (17). Суждение было принято и, послужив теоретическим обоснованием патриотизма поэта, вошло в исследования Д.Д. Благого, С.М. Бонди, Ю.Г. Оксмана, И.Л. Фейнберга и других. «Пушкин славит государственность, одним из создателей которой был Петр, выделяя роль и значение этой государственности» (18), - пишет в монографии «Пушкин» И. М. Тойбин. «Петр выступает как исторический характер, оцененный Пушкиным с позиции государственных интересов» (19), - читаем в книге Н. Н. Воробьевой.
Однако идея государственности - не более чем «половина» «проблемы Петра». Вторая же половина, заключавшая в себе идею народности и народного характера, авторами даже не называется и остается фактически тем «труднодоступным» материком, в распознании которого подавляющее большинство исследователей - вот уже сколько лет - методично обнаруживают поразительное сочетание рвущейся вперед проницательности и осторожности. Как будто Белинский не говорил о том, что Пушкин показал «великого преобразователя России во всей народной простоте его приемов и обычаев». И как будто Достоевский не обозначил единственно верный путь познания пушкинского поэтического мира как «чрезвычайного явления русского духа» - его народность и народный характер: «Повсюду у Пушкина слышится вера в русский характер, вера в его духовную мощь, а коль вера, стало быть и надежда, великая надежда на русского человека... И никогда еще ни один русский писатель, ни прежде, ни после него, не соединялся так душевно и родственно с народом своим, как Пушкин».
