Айронкестль - страница 22

Но затем, казалось, они покорились своей участи. При свете костров, на бивуаке, они сидели неподвижно, погруженные в тайные думы.

– Ну, – спросил однажды вечером Филипп Курама, – они все еще говорят со своими?

– Говорят, – серьезно ответил Курам. – Они слушают и отвечают.

– Но каким образом?

– Они слушают в вое шакалов, леопардов, гиен, в крике ворон… А отвечают посредством земли.

– А разве вы не стираете их знаков?

– Стираем, господин, но не все, так как мы не все знаем. Коренастые хитрее нас!

Была очаровательная ночь. Легкий ветерок дул с земли к озеру. Костры пылали ярким пламенем. Из чащи леса доносился ропот жизни. Филипп смотрел на созвездие Южного Креста, трепетно отражающееся в воде… На минуту рядом с ним очутилась Мюриэль. Окутанная красным светом и голубым сумраком, она скользнула, как видение. Он сладостно и по временам мучительно вдыхал ее присутствие; она пробуждала в нем все, что есть таинственного в сердце мужчины. Вскоре ночь стала такой волшебной, что Филипп почувствовал, что никогда ее не забудет.

– Нет ничего менее похожего на ночь в Турене, – сказал он. – И, однако, эта ночь напоминает мне именно одну туренскую ночь, ночь на берегу Луары, у замка Шамбор. Только та была успокаивающая, а эта страшная.

– Почему страшная? – спросила Мюриэль.

– Здесь все ночи страшные. В этом – мрачное обаяние природы.

– Это правда! – прошептала девушка, содрогнувшись при воспоминании о кольцах питона. – Но я думаю, мы еще пожалеем об этих ночах.

– Глубоко пожалеем! Здесь пред нами раскрылась новая жизнь! И какая могучая!

– Мы видели Начало, о котором говорит Библия.

Он склонил голову, зная, что ни одним словом нельзя оскорбить верований Мюриэль, впитанных ею от поколений веровавших женщин и мужчин. Как и Гертон, она жила двумя разными жизнями: в одной была ее вера, никогда не затрагиваемая разумом, в другой – свершался земной жребий, и здесь она думала свободно, примеряясь к обстоятельствам.

– А кроме того, – с некоторой робостью продолжал он, – здесь сияла вокруг нас ваша красота. А большей сладости не может быть! С вами, Мюриэль, мы всегда оставались в том мире, где господствуют люди… с вами наши палатки-жилища, наши вечерние огни – домашний очаг. Вы – символ самого прекрасного и радостного в человеке! Вы – наша лучшая надежда и предмет нежнейшей нашей тревоги.

Она слушала его с любопытством и легким вниманием, чувствуя себя любимой. Но хотя сердце ее было смущено, она еще не знала, предпочла ли бы она Филиппа всем другим мужчинам, и она осторожно выбирала слова.

– Не нужно преувеличивать, – сказала она. – Я не такое сокровище… И чаще всего я не утешение, а обуза.

– Я не преувеличиваю, Мюриэль. Даже если бы вы не были столь прекрасной, и тогда было бы несравненной милостью видеть вас в нашей среде, так далеко от нашей светлой родины!

– Ну, для одного вечера довольно много обо мне сказано, – прошептала она. – Лучше взгляните, как очаровательно дрожат звезды на ряби озера.

Она стала напевать: Twinkle, twinkle, little star. Oh, I wonder, what – you are! (Мигай, мигай, маленькая звездочка. О, что ты такое!) – Я вижу себя маленькой девочкой, тоже у озера, вечером, в родной стране, и кто-то около меня напевает эту песенку…

Вдруг она остановилась, обернулась, и оба увидели пробиравшегося ползком мимо костров и бросившегося в озеро Коренастого.

– Это один из наших пленников! – воскликнул Филипп.

Курам, два негра и сэр Джордж уже бежали вдогонку.

Они остановились, устремив глаза на водную равнину.

Там копошились пресмыкающиеся, гады, рыбы, но ни одной человеческой фигуры не было видно.

– Лодки! – приказал Гертон.

В одну минуту разборные лодки были готовы, и два отряда, одетые в свои доспехи, двинулись по озеру. Но все поиски были напрасны: пленник или скрылся, или утонул.

Было непонятно, каким путем Коренастый бежал, так как он был связан, и палатка с пленными бдительно охранялась двумя часовыми.

– Видите, господин! – сказал Курам по возвращении лодок.

– Вижу, – печально ответил Айронкестль, – что ты был прав: этот Коренастый оказался хитрее нас.

– Не только он, господин. Его освободило их племя.