— Ты в этом уверен, Кен? Ты уверен, что он просто мстит вам? И ничего больше?
— Конечно уверен. До сих пор у него это неплохо получалось.
— И все дело только в мести?
— А в чем же еще? Он знает, что не остановит нас.
— Наверное, да.
— Ну, значит, я прав.
— Нет... может быть, просто все мы должны что-то делать. Во имя того, во что верим.
Он покачал головой:
— Думай как хочешь. Я знаю одно: эту землю нужно использовать.
— Согласна, Кен.
— Нельзя, чтобы все только мечтали. — Он рассмеялся, будто решил, что не стоит больше сердиться. — Угораздило же меня связаться с такой вот мечтательницей. Может, все еще образуется, как ты говоришь. Ты будешь мечтать. Я буду работать.
Она улыбнулась и, скрестив руки на груди, погладила плечи.
— Ты думаешь, мы сможем переделать друг друга?
— Придется рискнуть.
— Ну что ж. По-моему, мы еще достаточно молоды для этого.
— Мне надо будет ненадолго уйти сегодня и завтра. Мы должны попридержать его. Пока у нас еще есть овцы.
Под вечер он ушел, и Энн осталась на кухне помогать его матери. Старая женщина вызывала у нее чувство симпатии своим спокойствием и какой-то особой проницательностью, и они прекрасно ладили, хотя иногда Энн возмущалась смирением, с каким мать Кена относилась к решениям и взглядам мужчин, как будто она больше не осмеливалась задавать им никаких вопросов или, думала Энн, вообще никогда ни о чем их не спрашивала.
Кен вернулся и остановился на веранде поговорить с отцом; она слышала, как старик в раздражении повысил голос, но разобрала только несколько слов. Она вышла из кухни, и мужчины замолчали. Когда она подошла к ним, Кен сказал:
— Мы нашли еще один шалаш. Тед и Дон нашли, только на этот раз они тут же свернули и обошли это место стороной. На таком расстоянии, чтобы он не догадался об их присутствии. В тот раз мы сваляли дурака.
— Где это?
— Шалаш новый. Возможно, он еще его не бросил. На том участке, где начинается дорога к Мэкки. Прямо против дамбы. Около полумили к северу через заросли.
— Вон где!
— Да. На нетронутой земле. Где мы собирались строиться, — он взглянул на нее, как будто ждал возражений, — когда поженились.
— Что же вы думаете делать?
— Я говорю, что надо вызвать полицию, — сказал отец.
— В прошлый раз полицейские его упустили. — На мгновение он встретился с ней взглядом. — Мы тоже. Это верно. Мы оказались не лучше. Из города наехали репортеры. Повсюду сновали фотографы Как будто у нас здесь началось светопреставление.
— Такие вещи действительно случаются не часто, — сказала она. — Конечно, это событие.
— Они снова сделают из этого событие, если мы позволим. Но на этот раз все будет по-другому. До конца завтрашнего дня мы пальцем не шевельнем. Тогда он ничего не заподозрит, даже если заметит следы. В воскресенье вечером мы пропашем к северу от шалаша борозду и, если нам повезет с ветром, разложим огонь, чтобы выжечь весь кустарник до границы пастбища. У него не останется другого выхода, как бежать через пастбище. Тогда мы сможем его изловить.
— Я думаю, это чересчур опасно, — сказал отец. — Вы спалите всю округу. Нельзя так делать.
— Мы все равно начинаем расчистку в этих местах.
— Нельзя устраивать такой пожар.
— Если мы попробуем подкрасться к шалашу, он наверняка услышит.
— Ничего, справитесь. Вас там достаточно.
— В зарослях он уйдет у нас из-под рук. Сколько нас ни будет. Сам знаешь. В зарослях за ним никто не уследит. На прошлой неделе полицейские привели собак. Следов они нашли больше чем нужно. А он гонял их взад и вперед как хотел. Нет, — добавил Кен, — поводил нас за нос — и хватит. Надеюсь, на этот раз мы с ним разделаемся.
Он повернулся к Энн — она неподвижно стояла рядом. Ей казалось, что он говорит слишком запальчиво, будто не до конца верит сам себе, и она подумала, что все не так просто, что он не знает, сумеют ли они осуществить этот план, и на самом деле еще не решил, стоит ли поджигать заросли. Может быть, если она и отец не будут настаивать, он с облегчением откажется от этой мысли. Она колебалась, и, прежде чем у нее хватило решимости открыть рот, он заговорил сам — наверное, чтобы не слышать того, что скажет она:
