Авраам Линкольн - страница 63
Через много лет Хардинг вспоминал «высокого костлявого лесоруба в грубой, плохо подогнанной одежде, коротких брюках, с синим полотняным зонтом в руках». Схожее впечатление было и у Стэнтона, который увидел перед собой «длинное, худое и костлявое создание из глубинки, одетое в пыльную льняную тряпку в качестве пальто, со столь широкими разводами от пота на спине, что они напоминали карту континента». Линкольн услышал краем уха, как один шепнул другому: «Зачем вы притащили сюда эту чёртову длиннорукую обезьяну? Он ничего не понимает, и толку от него не будет никакого»>{264}.
С этого момента два блистательных юриста с Восточного побережья занимались судебным процессом, игнорируя «коллегу», а впавший в депрессию Линкольн слонялся по улицам Цинциннати. Ему дали понять, что он на процессе лишний, его разработки по делу даже не открывали, считая их макулатурой. Когда судья Маклин устроил обед для участников процесса, Авраама не пригласили. И всё-таки Линкольн не спешил уезжать: он ходил на заседания, он учился! Речь Стэнтона в защиту Мэнни действительно была великолепна, и Линкольн слушал её «с восторженным вниманием», восхищаясь искусным и тщательно подготовленным выступлением. Выйдя с заседания (суд в конце концов принял сторону Мэнни), Линкольн сказал своему спутнику:
— Возвращаюсь домой, буду учить право…
— Но зачем? Мистер Линкольн, вы же лучший адвокат Иллинойса!
— Да, там я и вправду на хорошем счету, но посмотрев на то, что происходит здесь, я понял, что могу остаться без работы. Это подготовленные в колледжах ребята, они всю жизнь посвятили изучению права, и они продвигаются на Запад. Они уже дошли до Огайо и скоро доберутся до Иллинойса. Нам надо хорошенько подготовиться. Я не хуже любого из них, но мне надо как следует изучить право!>{265}
Тяга к самосовершенствованию не оставляла Линкольна даже в годы, когда его признавали лучшим в штате. Однажды в его руках увидели томик «Начал» Евклида, классического систематического курса геометрии. Он читал его в дороге и на старом диване в своей конторе, среди шумной компании спорящих коллег и в постели, при дрожащем свете свечи, установленной на стул у изголовья. И не просто читал, а изучал и через какое-то время мог доказать все изложенные в книге теоремы>{266}.
Недавно два исследователя, юрист Дэвид Хирш и инженер с математическим образованием Дан Ван Хаффен, взялись доказать, что именно изучение Евклида внесло в мышление Линкольна математическую силу доказательств и геометрическую модель их построения. «Каждый знает, что его речи полны поэзии. Но поэзия — лишь глазурь на пироге, испечённом по рецепту Евклида…»>{267} В 1850-х годах Линкольн публично говорил о несравнимой пользе чтения для профессионального самосовершенствования в самых разных областях, от юриспруденции до сельского хозяйства: «Не знаю большего удовольствия для ума, чем открытие чего-нибудь нового и стоящего — ничто не облегчает и не услаждает тяжёлую работу так, как ожидание таких открытий… Сколькому можно научиться из книг! Способность и вкус к чтению открывают доступ ко всему, что уже было открыто другими, дают доступ к решениям уже решённых проблем»>{268}. Впрочем, Херндон добавлял немаловажный нюанс: Линкольн не просто читал — он умел сосредоточиваться на том, что читает, и потом долго обдумывать прочитанное, приходя к неожиданным для других обобщениям и выводам>{269}.
Линкольн стал «юристом юристов» штата. Он имел право выступать даже в Верховном суде: последнее из своих значительных дел он завершил в Чикаго на выездном заседании Федерального суда США в апреле — мае 1860 года. Однако к тому времени он стал известен уже не столько как успешный адвокат, сколько как политик и кандидат в президенты США. А возвращение его в политику началось задолго до этого.
В единственной авторизованной биографии сказано: «…он почти оставил свои политические устремления. Успешный в своей профессии, счастливый дома, почитаемый соседями, с книгами и временем для досуга — он не поддавался соблазну амбиций. Для того чтобы вернуть в строй ветерана многих политических баталий, нужен был какой-то особый раскатистый призыв, голос, извещающий о том, что Свобода в опасности. И этот призыв раздался»
