Пока сплетницы и астрологи занимались гаданиями, священнослужители готовились к крестинам новорожденного принца крови. Это был первый шаг на его пути к будущему положению главы английской церкви, к тому, чтобы стать заступником подлинной, то есть протестантской, англиканской веры. Дело было исключительной важности, и король настоял на проведении подобающей церемонии протестантского толка. Братьям-капуцинам счастливый отец велел «не отягощать себя заботами о крещении сына, он сам этим займется». Далее король попросил своего друга, епископа Л ода, провести церемонию, состоявшуюся 27 июня в частной молельне Сент-Джеймского дворца.
Комнаты, через которые несли младенца, были увешаны новыми гобеленами. Все дары отличались исключительной роскошью. Герцогиня Ричмондская преподнесла принцу бриллиантовое кольцо стоимостью 8000 фунтов. Отцы города — золотую чашу «в ярд высотой». Лорд-мэр Лондона — серебряную купель; ее установили на возвышении посреди прохода так, чтобы всем было видно: крещение осуществляется по англиканскому обряду. Выбор крестных тем не менее породил некоторые трудности. Семью королевы нельзя было оставлять в стороне, между тем Мария Медичи и Людовик XIII воплощали в глазах большинства англичан все ужасы римско-католической церкви. Назначение католички, графини Роксбургской, придворной дамой принца также вызвало ропот (вскоре она была удалена), особенно в кругу протестантов-фанатиков, иные из которых тайно надеялись, что королева окажется бесплодной. Несмотря на все усилия короля, церемония крещения принца была окутана далеко не англиканской атмосферой, и когда все закончилось и с башен Тауэра прозвучала канонада, один пуританский священник обмолвился, что радости во всем происшедшем мало, ибо «нельзя с точностью сказать, какую именно веру будут защищать дети короля, учитывая, что их мать — правоверная дочь римской церкви».
Сама же мать, не отрывая глаз от младенца, впадала то в экстаз, то в смущение. Прежде всего слишком уж он был велик: в четырехмесячном возрасте вполне мог сойти за годовалого. Свои габариты младенец скорее всего унаследовал от ширококостной бабки-датчанки по отцовской линии. Но если и так, то другая особенность маленького принца явно противоречила его скандинавскому происхождению. «Он такой смуглый, — писала королева, — что мне становится даже стыдно». Цвет кожи Карл явно позаимствовал у своих итальянских предков, у Медичи, и это настолько бросалось в глаза, что его даже прозвали «черномазым». Было очевидно, что принц не только крепок телом, но и на редкость смышлен. В четыре месяца у него уже начали резаться зубы, и горделивая мать писала мужу, что «размерами и упитанностью малыш не уступает своей же красоте. Неплохо бы тебе взглянуть на этого джентльмена, ибо наш ребенок явно особенный. — И пророчески продолжала: — Он такой серьезный, что, мне кажется, уже сейчас гораздо умнее меня».
Покои принцу отвели в Сент-Джеймском дворце. По роскошно обставленным комнатам здесь деловито сновали, создавая подобающую атмосферу изобилия, от двухсот до трехсот человек обслуги — гофмейстеры, пажи, лекари, адвокаты, швеи, судомойки. Казне они обходились в 5000 фунтов ежегодно. Самой королеве не полагалось нянчить сына, однако некоторые педагогические наклонности у нее все же были, и именно по настоянию матери на младенца надевали свободные рубашечки из светлого шелка, а не пеленали его. В семимесячном возрасте малыш, по свидетельству врачей, отличался отменным здоровьем. В конце 1631 года его официальной гувернанткой назначили графиню Дорсетскую. Она заменила прежнюю кормилицу на миссис Кристабеллу Уиндэм, которая оставалась при Карле четыре года и которой предстояло сыграть немалую роль в его юные годы. Между тем, пока принц забавлялся сахарными куколками и сладкими тянучками и проявлял «странное, необъяснимое пристрастие к деревянным чуркам, без которых не выходил на улицу и не ложился спать», королевский дом разрастался. Когда Карлу исполнилось 18 месяцев, на свет появилась принцесса Мария, а еще два года спустя родился любимец матери, голубоглазый Яков, герцог Йоркский. Из других детей уцелели, дожив до зрелых лет, Генрих, герцог Глостерский (1639), и принцесса Генриетта Анна (1644).
