– Забегали, засуетились, – спокойно констатировал он, переждав акустический удар. – Ну-ка поддайте им жару!
Далекие летчики словно услышали негромкий приказ. Второй взрыв, третий, четвертый…
– Отлично! Ровнехонько бегущих к лесу накрыли!
Лесник бросил быстрый взгляд на Диану. Она сидела, откинувшись на спинку кресла, в иллюминатор не заглядывала… Бледная, глаза полуприкрыты, на лбу мельчайшие капельки пота…
– Мазилы… – зло процедил командор, когда стало ясно: воздушный налет завершился. – Пяток крайних домов даже не зацепили.
Схватил микрофон, щелкнул тумблером на пульте, заговорил быстро:
– Алладин, быстро три мобильные группы из квадрата три-семнадцать на окраину поселка. Разнести уцелевшие дома, кто вылезет – добить, чтоб ни один не уполз! Головой отвечаешь! Затем на исходную.
Лесник быстро переглянулся с Дианой, взглянул на циферблат. Сказал:
– Господин командор! Командуйте посадку на окраине! До «Ч-2» – двадцать две минуты, мы с Ди успеем. У Алладина молодняк, Морфанта в глаза не видывали, упустят – и снова где-нибудь сморгонцы вынырнут…
Анхель на секунду задумался – приближаться к земле, готовой спустя четверть часа подняться на воздух от подземного взрыва, ему явно не хотелось. Но резонам Лесника внял, торопливо отдал приказ пилоту; тот слышал сейчас лишь фразы командора, начинающиеся с кодового слона…
Приземляться, впрочем, не стали. Вертолет завис, разгоняя воздушной струей облака дыма и пыли, затянувшие поселок и окрестности, Леснику и Диане пришлось прыгать с пятиметровой высоты. Ничего, не привыкать..
Винтокрылая машина тут же рванула вверх и в сторону.
В то же время, в тридцати километрах от Лесогорска
Они шли всю ночь. Обессилев, остановились на привал – в самой чащобе, хотя на пути попадались удобные поляны, но путники прикрывались кронами деревьев от возможных поисков с воздуха. Скинули тяжелую кладь, лежали на лесном мху, на поросших брусничником кочках.
На ногах остался один человек – с изуродованным лицом и белоснежными седыми волосами.
Он неторопливо обходил лежащих и наконец нашел нужного – мальчишку лет четырнадцати. Тот лежал рядом с громадной, тяжело дышащей тушей, пальцы перебирали длинную шерсть – темную, на концах шерстинок словно поседевшую.
– Вставай, Яцек, – сказал человек. Мальчишка поднялся с видимой неохотой.
– Переодевайся, быстро. – Многословием человек не страдал.
Паренек недоуменно смотрел на извлеченные из холщовой сумы вещи – футболку яркой, пестрой расцветки, светло-голубые, почти белые джинсы и такую же куртку.
– Зачем? – столь же коротко спросил мальчишка, не делая попыток снять свою одежду – темных, почти черных тонов. – Не надену это…
– Наденешь. Надо. Мы пойдем дальше, а ты – в город. Лодка спрятана на берегу, объясню где. В городе найдешь одного приезжего. Трудно, но сумеешь, он был у нас вчера.
Мальчишка прикрыл глаза, будто вспоминая что-то. Ноздри чуть заметно раздувались. Уточнил:
– Тот, что ли, с носом ломаным?
– Тот.
– Найду… Зачем?
– Отдашь вот это.
Юному сморгонцу явно не хотелось шагать в одиночку обратно. Совершенно не хотелось… Он сделал последнюю попытку отвертеться, кивнул на зверя:
– А как же бабуся? Надо ведь…
– Прослежу, – отрезал человек. И протянул небольшой кожаный мешок. Там лежал круглый предмет, может, кочан капусты, может, еще что-то… Горловину мешка стягивал кожаный ремешок, завязанный хитрым узлом, – не зная секрета, не развяжешь. Но мальчишка догадывался, что внутри…
Через полчаса обремененные поклажей люди пошагали к востоку. Рядом, налегке, брели звери – десятка два, и даже взгляд опытного охотника не отличил бы их от самых заурядных медведей.
Мальчишка, уже экипированный по-новому, обреченно вздохнул. Закинул мешок за спину и пошагал обратно. Заплутать в малознакомых местах не боялся – назад вел след, заметный (если можно так выразиться про обоняние), как наторенная дорога.
Поселок временных, сутки назад
В сенях Лесника поджидали – две огромные мохнатые твари, наверняка считавшие, что стоят совершенно бесшумно. Но он хорошо слышал их дыхание. И ощущал запах – легкий запах вещества, похожего на мускус… Вещества, из-за которого сморгонских зверолюдей большие чины Инквизиции считали не людьми и даже не животными, а лишь источником ценного сырья для фармацевтической промышленности.
