Порой человек бросал взгляд на второго своего спутника – несколько сомневающийся. «Хочет спросить, могу ли я в случае чего управиться с вертушкой, – понял Лесник (он мог). – Хочет и не спрашивает, престиж уронить боится… Командор с особыми полномочиями от возобновившего работу Капитула, важная птица, фу-ты ну-ты…»
Штабное начальство он не жаловал, как и положено уважающему себя полевому агенту. Хоть и знал, что многие из нынешних столпов Инквизиции перешли на кабинетную работу с оперативной, – но всё равно не жаловал.
Слишком быстро они забывали, что конкретно стоит за безобидно звучащими словами: акция, операция, аутодафе… Забывали, как бьется в агонии простреленное или заколотое Дыевым ножом тело, – неважно, людское или нет. Забывали запах свежепролитой крови. Забывали – и бестрепетно отдавали соответствующие приказы.
Любой кровавый кошмар, воспринимаемый через сухие строчки казенных документов, перестает быть кошмаром. Юзеф как-то рассказал, что в конце двадцатых ОГПУ почти не содержало расстрельных команд – следователь-чекист, обеспечивший «вышак» клиенту, сам спускался с маузером в руке в подвал, к испещренной пулями стенке. Оно и правильно, наверное…
Вот и сегодня командор решил полюбоваться на аутодафе с воздуха. Сверху понаблюдать, как рушатся кукольные домишки и падают кукольные фигурки людей. Зрелище вполне эстетичное, ничуть не страшнее, чем в компьютерной стрелялке.
Вертолет описал широкий круг над затихшим Лесогорском. Город казался мертвым – ни звука, ни движения, ни огонька. Жители эвакуированы, силы проводивших операцию оттянуты в район станции.
– Быстро и грамотно управились, – сказал командор. И скомандовал: – К поселку!
Человека, руководившего (что бы там себе ни воображала свита эмчеэсовского генерала-креатуры) операцией «Сморгонь», Лесник не знал. Ни в лицо, ни по имени. Даже не был уверен, что Ацхель – так представился командор – постоянный псевдоним, а не взятый лишь для этой операции.
Член Капитула, не иначе. Леснику доводилось бывать на их заседаниях – привозили непонятно куда в микроавтобусе без окон, затем в освещенном факелами подвале он отвечал на вопросы людей, по традиции одетых в черные рясы с глухими, без прорезей капюшонами. Хотя, конечно, громадную фигуру Юзефа ничем не замаскируешь. Акустика в подвале была странная, голоса звучали искаженно – и Лесник не мог понять, слышал ли там мягкий баритон командора Анхеля.
Впрочем, особо эта проблема его не заботила. Не отрываясь, смотрел на циферблат часов и думал о другом: получится или нет у Дианы задуманное? Она сидела в дальнем конце кабины тише мыши, ничем не напоминая командору о своем присутствии.
Поселок временных с воздуха тоже казался вымершим, хотя там никакой эвакуации не проводилось. По сообщениям командиров наземных групп, сморгонцы никак не отреагировали на отзвуки взрывов и сирен, наверняка слышимые и за рекой.
– Дрыхнут, твари, – сказал командор. Злобы в голосе не слышалось, лишь констатация факта. – Ничего, сейчас подпалим гадючье гнездо. Сколько еще?
– Девять минут с секундами, – ответил Лесник.
Где-то уже с ревом рассекают воздух реактивные машины, и огонь и смерть пока дремлют, стиснутые металлом боеголовок. Дремлют, чтобы очень скоро проснуться.
Девять минут тянулись бесконечно. Вертолет наматывал круги, поднявшись по приказу командора выше и отлетев чуть в сторону. Солнце наконец перевалило невысокие восточные холмы и залило первыми лучами поселок – и с воздуха можно было рассмотреть самые мелкие детали.
– Время «Ч-1», – негромко сказал Лесник.
Все замерли в тревожном ожидании, кроме капитана-вертолетчика, – у того разговоры пассажиров скользили мимо сознания. Несколько секунд не происходило ничего. Затем началось.
Звуков они не услышали – поначалу. Звуки пришли позже. И хищную вытянутую тень, прилетевшую с запада, не увидели. Внизу беззвучно, словно в немом кино, ударил огненный всполох, сметая дома.
Потом до вертолета дошла ударная волна, машину сильно мотнуло, капитан крепче вцепился в штурвал, но так и не взглянул вниз.
Командор не отрывался от иллюминатора.
