Генерал не возражал. В сопровождении Соколова и Русакова он вышел на опушку леса. Здесь они сели в машину и помчались целиной. Следом направился газик заместителя генерала.
Машины выскочили на шоссе и повернули влево. Навстречу на нескольких подводах ехали крестьяне.
- Сегодня воскресенье? - спросил полковник.
- Да, воскресенье, - ответил Русаков.
- Какое это имеет значение? - осведомился генерал,
- Я пытаюсь разгадать, было ли и воскресенье принято в расчет там, за кордоном, - пояснил полковник.
Генерал понимающе посмотрел на него.
- Думаю, что они там и о воскресенье не забыли, - сказал он.
По приказанию генерала шофер остановил машину, не доезжая моста, переброшенного через речку. Все вышли из автомобиля и поспешно подошли к обочине дороги. Здесь они снова увидели свежий след, такой же глубокий и такой же непонятный: он вел не от речки к шоссе, а наоборот - от шоссе к речке.
- Расторопный, подлец, - бросил генерал.
- Он, - уверенно произнес Соколов. - Видите, товарищ генерал, отпечатки каблуков? Обратите внимание - на одном подбита подковка, а на другом торчит широкая шляпка гвоздя.
- Вижу. Но куда же он направился?
- Постараемся разобраться в этом. Возвратились на шоссе. Следы нарушителя здесь кончались - они смешались со многими другими.
- Куда же он все-таки делся? - размышлял генерал.
- На станцию Никитовка, - уверенно сказал Соколов, внимательно осмотрев многочисленные следы на дороге.
Полковник отвел генерала в сторону, и они о чем-то долго говорили. Русаков видел выражение удивления и недоверия, появившиеся на лице генерала, и услышал, как он произнес:
- Да… день воскресный, колхозники едут в Краснотал на базар, любой может подвести человека до города…
Генерал дал своему заместителю какие-то инструкции, и тотчас машина с ним ушла к городу.
Бондаренко и Соколов направились в Никитовку. Теперь Русаков уже ничего не понимал: вражеский парашютист определенно направился к станции Никитовка, так почему же приказано искать его в Краснотале?
Справа промчался скорый поезд, тот самый, с которым Русаков с Соколовым должны были выехать в Москву. По утренней заре слышимость была великолепная - где-то впереди, за скрывающими горизонт невысокими холмами, лязгнули буфера, и поезд остановился.
- Неужели ему удастся удрать? - с досадой произнес Соколов.
- Не думаю, - ответил Бондаренко. - Я послал туда толковых ребят.
Шофера торопить не приходилось - он выжимал из мотора все, что мог.
Но вот опять лязгнули буфера… Недолго в Никитовке стоят скорые поезда. Русаков слышал, как сидевшие позади него Бондаренко и Соколов со сдержанным возбуждением переговаривались.
Вот и Никитовка… Их встретил начальник оперативной группы.
- Вы не обнаружили здесь человека с рюкзаком? - спросил его Бондаренко.
- Так точно, товарищ генерал, обнаружил.
- Он уехал с прошедшим поездом?
- Нет, он здесь.
- Пытался ли он уехать?
- Да.
- Купил ли он билет?
- Нет, к кассе он не подходил.
- Стало быть, решил ехать на чаевых… Та-ак… И почему же он все-таки не сел в поезд?
- Заметил, что мы следим за ним, товарищ генерал.
- Где же он сейчас и что делает?
- На этот вопрос, наверное, могу ответить я, - вмешался полковник Соколов. - Сейчас он… - полковник осмотрелся, - сидит вон там, в помещении буфета, и пишет.
- Так точно, товарищ генерал, сидит и что-то пишет, - с нескрываемым удивлением подтвердил начальник опергруппы.
- Разрешите, товарищ генерал? - обратился Соколов.
- Действуйте, - согласился Бондаренко.
- Капитан Русаков, идемте, - приказал полковник. Они вошли в просторное помещение буфета. В нем никого не было, лишь в дальнем углу, за столом, сидел какой-то человек и писал.
Повинуясь взгляду полковника, Русаков направился к незнакомцу.
- Гражданин, предъявите ваши документы.
Незнакомец не выказал никаких признаков испуга или удивления.
- Сию минуту… - произнес он, бросив на Русакова мимолетный взгляд и ставя свою подпись на листке блокнота. Вслед затем он встал и, вынув из кармана паспорт, протянул его капитану.
- Струнников Петр Петрович, - прочитал Русаков.
Перед Русаковым стоял плотный, выше среднего роста мужчина. На нем были ситцевая рубаха-косоворотка, легкий парусиновый пиджак и такой же, только давней носки, картуз, простые яловые сапоги, сбитые и сильно покрытые грязью и пылью. С этим нарядом резко контрастировала откормленная и холеная физиономия его обладателя.
