— Это вопрос трудный. — Он почесал за ухом. — Думаю, что я не смогу на него ответить, во всяком случае, сначала мне нужно посмотреть, что это за двор.
— Почему альтинг и городской муниципалитет не хотят, чтобы мои дети воспитывались в яслях? Чем мои дети химически и физиологически хуже ваших? Почему у нас не может быть такого общества, которое одинаково заботилось бы о моих и о ваших детях?
Он подошел ко мне, положил руку на голову и спросил:
— Что случилось с нашей горной совой?
— Ничего. — Я отодвинулась.
— Нет, что-то случилось. Ваши мысли никак не могут вырваться из какого-то замкнутого круга. Что с вами? Отчего вам с каждым днем становится все хуже и хуже?
— Я хочу уехать, — простонала я.
— Куда и когда?
— Сегодня же.
— Сегодня вечером? В такую погоду?
— Вы голосовали против меня, и мне негде приклонить голову. — И я рассказала ему обо всем.
Он перестал улыбаться и замолчал. Потом спросил:
— Вы любите этого человека?
— Нет… да… не знаю…
— А он вас?
— Я его об этом не спрашивала.
— Вы хотите пожениться?
На такой нелепый вопрос я могла только отрицательно покачать головой.
— Он беден? Могу я что-нибудь для вас сделать?
Я повернулась, посмотрела на него и сказала:
— Вы теперь знаете даже больше, чем он, и мне нечего к этому прибавить.
— Я больше ни о чем не могу спросить вас?
— Я даже не знаю, кто этот человек, так что спрашивать бесполезно. Я незамужняя мать, вот и все. Вы голосовали против меня. Если бы у меня не было моих бедных стариков родителей, мой ребенок родился бы бездомным, а такого ребенка — как говорится в сагах — нельзя переправлять через реку, нельзя кормить, нельзя о нем заботиться.
Он посмотрел на меня вопросительно, почти со страхом, как будто увидел приближение опасности, которую давно ожидал, и машинально повторил:
— Я голосовал против вас? — И он закусил ноготь большого пальца. Но когда я хотела уйти, он пошел за мной: — Не волнуйтесь, вы получите от меня деньги, дом, ясли — все, что вам нужно.
— Вы публично голосуете против того, чтобы я и мне подобные назывались людьми, и хотите сделать меня нищенкой, тайком берущей у вас милостыню.
— Почему тайком? Ведь это не наша с вами тайна.
— Я уеду, рожу дома ребенка и буду воспитывать его на свои средства. Я предпочту все, что угодно, только не брать деньги у мужчины.
Не успела я подняться в свою комнату, как он вошел следом за мной. Он открыл дверь, даже не постучав. Минуту назад у него было напряженное выражение лица, может быть, он собирался всерьез отстаивать передо мной свои принципы, а теперь взгляд его стал искренним, и это делало его похожим на ребенка.
— Насколько я знаю наших красных друзей, они скоро снова поднимут вопрос о яслях. И на этот раз он может быть решен иначе. Я поговорю с шурином и другими влиятельными лицами. Ясли будут построены.
— А если ваш шурин откажет? А сословие жен?
— Вы издеваетесь надо мной. Ну что ж. Я ведь и не пытаюсь изобразить из себя героя. И все же я обещаю, что по этому вопросу я буду выступать так, будто меня вдохновила женщина.
— Беременная прислуга, — поправила я.
— Женщина, которой я восхищаюсь с первой минуты.
— Один человек в припадке пьяной откровенности сказал мне, что я из породы тех женщин, с которыми мужчинам хочется лечь в постель в ту же минуту, как они их увидят.
Он подошел ко мне и обнял.
— Есть такие женщины, что мужчина, встретив одну из них, в ту же минуту забывает всю свою жизнь, как нечто бессмысленное. И он готов порвать все узы, связывающие его с окружающими, и пойти за этой женщиной на край света.
— Нет, я не поцелую вас, — сказала я, — если вы не обещаете никогда не давать мне денег. Я хочу сама зарабатывать свой хлеб как свободный человек.
Он поцеловал меня и что-то проговорил.
— Я знаю, что я ужасно глупо себя веду, — сказала я потом. — Но что же мне делать: вы ни на кого не похожи.
