Я считал, что китайцы так или иначе все равно введут свои войска в полосу отчуждения КВЖД, но полагал более правильным предоставить им в данном случае действовать по собственному усмотрению, коль скоро мы не имели силы заставить их уважать свои права, и ограничиться лишь дипломатическими протестами. Таким путем мы имели возможность в будущем требовать восстановления односторонне нарушенного положения. Согласие же наше на передачу охраны дороги в руки китайцев узаконивало их действия и лишало нас какой-либо надежды па удовлетворение в будущем.
Все это создавало недоразумения и неувязку в моих отношениях с представителями старой» царской России и давало им повод поносить мои действия как незаконные и этим натравлять на меня китайские власти. В этих условиях приезд майора Куроки явился подлинным спасением для меня и для моего дела, ибо отныне я мог рассчитывать на помощь и содействие, в которых мне отказали наши представители в Китае, несмотря на то, что они были поставлены именно для охраны интересов национальной России на далекой восточной границе ее.
После соглашения с монголами, ввиду предстоящего формирования из них охранных частей для западного участка линии КВЖД, я назначил барона Унгсрна комендантом города Хайлара, приказав ему привести в порядок русские части, квартировавшие там. В Хайларе находились части Железнодорожной бригады и конные части корпуса Пограничной стражи. 11с только солдаты этих частей, по и большинство офицеров их были совершенно разложены большевизмом, и во многих случаях именно офицеры являлись инициаторами и руководителями во всех революционных нововведениях во внутренней жизни строевых частей и в их внешних политических выступлениях. Поэтому назначение барона Унгерна комендантом города было встречено упорным сопротивлением, чуть ли не полным бойкотом со стороны офицерского состава, не желавшего подчиниться вновь назначенному коменданту города. Небольшая часть офицеров, понимавшая обстановку и готовая помочь барону, встретила противодействие со стороны старой комендатуры, подыгрывавшейся под настроения распущенной солдатской массы. Одним из выдающихся офицеров местного гарнизона являлся штаб-ротмистр Межак; он не только не поддался разлагающему влиянию большевизма, но и сумел сохранить свою сотню, единственную часть в Хайларс, имевшую в то время воинский облик. Штаб-ротмистр Межак со своей сотней добровольно подчинился барону и предоставил себя в полное его распоряжение.
В середине января 1918 года я получил от барона Ун-герна донесение о необходимости принятия решительных мер в отношении преступного поведения некоторых офицеров гарнизона. В связи сэтим я вынужден был поехать вХайлар, чтобы согласовать вопрос с монгольскими властями. Вопрос был быстро разрешен, и ночью я решил произвести разоружение старого хайларского гарнизона, несмотря на то, что в нашем распоряжении находился только наскоро сформированный дивизион Монголо-бурятского полка, укомплектованный баргутами. Мы имели основание также рассчитывать на содействие конной сотни штаб-ротмистра Межака.
Было установлено, что в день предположенного разоружения комитет гарнизона должен был иметь заседание околоИчасов вечера. Это время мы я решили использовать для разоружения казарм. Численность гарнизона достигала 800 штыков, мы имели 250 конных баргут и одну сотню штаб-ротмистра Межака. Здесь уже наша уверенность в успехе была полной, не то что было 19 декабря на станции Маньчжурия, когда мы в числе семи человек разоружали 1500 человек.
Разоружение было произведено бароном Унгерном в течение не более двух часов времени настолько безболезненно, что гарнизонный комитет, заседавший в это время, даже не подозревал о случившемся. Разоруженные на утро следующего дня были эвакуированы через станцию Маньчжурия в глубь России.
Хайлар мы успели занять раньше, чем туда подошли китайские части. Они концентрировались в первую очередь на границах, полагая, что в тылу их расположения уже никто не сможет распоряжаться. Поэтому захват нами Хайлара китайцами был воспринят крайне нервно.
