- Ах, не твои одни! - подхватил Ананьев. - Оправдался! Выкрутился, как... Не его одни! И Ванина тоже - это ты хотел сказать?! Но Ванин на высоте остался, а ты тут! На какого же хрена тогда ты тут нужен!
Ананьев зло, раздраженно кричал. Таким я давно уже не видел моего ротного и чувствовал тут себя неловко до крайности. Я то вскакивал, то садился - хотелось куда-нибудь убежать от этого его гнева, хотя ни в чем не чувствовал себя виноватым.
Гриневич тоже неловко застыл на боку, попытался было что-то сказать, но Ананьев никому не давал вымолвить слова. Наконец замполит вставил:
- Что материться без толку? Окапываться надо.
- Материться? - грозно сказал Ананьев. - Мало материться! Надо высоту вернуть! Поняли?
Гриневич с непроницаемой сосредоточенностью на темном, тронутом гримасой боли лице сказал:
- Вряд ли вернешь!
Впрочем, Ананьев и сам, наверно, не был уверен в своих словах, потому что не ответил и, минуту помедлив, сунул пистолет в кабур. Рота уже вся залегла двумя группами, на этой стороне речки не было заметно никакого движения, но позиция была тут более чем неудачная: все подходы с тыла находились на виду у немцев.
- А теперь что ж! - сказал командир роты, поворачиваясь лицом к высоте. - Получается, Ананьев - трепач! Донес про высоту, а сам в болоте сидит!
- Я же говорил вчера! - напомнил Гриневич. - Не надо было лезть. Пусть бы сидели, черт с ними. Приказа на атаку не было, зачем было выпендриваться!
- Ты мне про атаку не дуди! - снова загорячился Ананьев. – Атака первый сорт. А вот сегодня обос… я! -закричал командир роты и повернулся к унылому Пилипенко. - Я же приказал тебе остановить взвод! Какого же ты черта сам кинулся за всеми?
- Так биглы ж!
- Видели его: биглы! И ты побежал! Ну, тогда и бегай! Рядовым бегай! Я снимаю тебя со взвода! Понял?
- Знимайтэ, - покорно сказал старшина, пожимая плечами. Затем, как-то враз приняв независимый вид, стянул шапку и ее подкладкой вытер с лица пот. - Така мени бида! Тьфу!
- Тебе стадом овец командовать, а не взводом! Тюфяк!
- Та хто е.
Пулеметчик с высоты, кажется, что-то заметил на этой стороне и длинной очередью запустил через кустарник. Две пули щелкнули на краю ямы, пырснув в небо черной землей. Ананьев, однако, не двинулся и по-прежнему грозно стоял над нами.
- Гриневич , командуйте взводом! Всем окопаться и не спускать глаз с противника.
- Лейтенант ранен, - сказал я.
- Что?
- Ничего страшного, - махнул рукой Гриневич. С излишней поспешностью он вскочил на раненую ногу, но туг же поморщился и снова опустился на землю. Ананьев видел все это, но не сказал ни слова - круто повернулся и стремительно зашагал к дороге.
Я выбрался из ямы и побежал следом.
Заняв свои окопы, немцы совершенно затихли на высоте, будто все остальное их не касалось. По нас они не стреляли. Ананьев сначала бежал, а потом просто пошел скорым шагом. Я догнал ротного и, то и дело поглядывая на высоту, шел сзади. Нас легко было подстрелить тут, но Ананьев не бежал, бежать же мне одному не подобало перед командиром роты. Так мы и шли по почти открытому полю при абсолютной тишине с обеих сторон.
Признаться, меня это удивляло, я подумал: не замышляют ли они что-нибудь? Но, кажется, для этого было уже поздно: мы миновали совершенно открытое болотце, рукой подать была насыпь у моста. И тогда на месте, где мы недавно сидели с пленным, я увидел Щапу. Видно было, автоматчик ожидал командира роты, у его ног лежал автомат и чем-то туго набитый вещевой мешок.
Ананьев тоже увидел его, но ничем не обнаружил своей заинтересованности - изредка поглядывая на высоту, дошел до насыпи, перепрыгнул лужу в канаве и по откосу взобрался к бровке дороги.
Щапа повернулся к командиру роты:
- Ваше приказание выполнил, товарищ старший лейтенант.
Ананьев молча опустился на откос и, высунув голову, впервые сосредоточенно осмотрел склоны высоты.
- Там второй батальон развертывается, - Щапа показал в сторону бугра за дорогой.
В ветреном небе густо плыли сизые, набрякшие стужей тучи, было промозгло и холодно, но снег больше не шел. Тот, что остался с ночи, медленно таял в траве. На дороге, на склонах высоты его уже осталось немного: полоса зяби за речкой грязно чернела раскисшими бороздами. В нескольких местах на склоне видны были трупы убитых - серые неподвижные бугорки шинелей между истоптанных снежных пятен.
