- Напрасно! Надо бы того пентюха заставить, - сказал командир роты, и как это часто делал, вдруг повернулся и, будто забыв о присутствующих, быстро зашагал по дороге.
На ходу уже нас догнал Ванин с Пулькой, которая в счастливой покорности притихла на его груди, высунув из-под оттопыренной полы телогрейки глупую черную мордочку. Младший лейтенант коротко доложил, но комроты и ему не ответил - из ветреных сумерек впереди появился наш замполит лейтенант Гриневич. Присоединяясь к командирам и шаркая новой, длинноватой для его скромного роста палаткой, он спросил негромким, с хрипотцой голосом:
- Что случилось?
- Да вон балбес один Пульку в воду загнал, - сказал Ванин.
Гриневич неожиданно сильным движением палатки стряхнул налипший на плечах снег.
- А вообще - зачем вам собака?
- Как зачем? - не понял Ванин.
Замполит, не отвечая ему, продолжал:
- Тоже нашли занятие... Уж хотя бы собака, а то...
- А то щенок шелудивый, - закончил за лейтенанта Ананьев.
Гриневич, ободренный поддержкой комроты, с уверенностью подтвердил:
- Вот именно. На месте командира я бы приказал застрелить, и все.
- Пусть живет! - с мрачной решимостью сказал Ананьев. - Или боишься: нас переживет?
Прежде чем ответить, Гриневич помедлил:
- К нам это не относятся. А вот лает на марше вовсе некстати.
- Если на Пилипенковых, то кстати. Командир взвода не командует, так хоть Пулька полает.
Мне сзади было хорошо видно, как устало бредший Пилипенко поднял голову в каске.
- Усе вам Пылыпэнко! - сказал старшина. - Що я буду гнаты кожного? Бачытэ, яка дорога?
- При чем дорога? Командир размазня.
- Командир…
- Да, командир! - оборвал его Ананьев. – Потому - командовать надо!
Все замолчали. Как всегда в таких случаях, гнев комроты подавлял не только виновного, но и тех, кто был рядом. Казалось, после Пилипенко Ананьев возьмется за следующего, и каждый невольно чувствовал себя этим следующим. Правда, на этот раз Ананьев замолчал. По грязному оснеженному склону рота выходила на вершину пригорка, ветер тут стал еще сильнее. Крупчатый снег с мелким дождем звучно сек по капюшонам и плечам палаток. Мы быстрым шагом обгоняли колонну.
- Под носом немцы. - После минутной паузы спокойнее сказал комроты. - Подтянете людей! Удвойте наблюдателей по сторонам! Назначьте слухачей! Пилипенко, сменить головной дозор!
Старшина, широко оттопыривая палы палата, удивленно развел руками:
- Так мои ж от пивдня шлы. Ще его час не выйшав. - Он повернулся к Ванину.
- Что - его! - Ананьев повысил голос. - Я тебе приказываю!
Командир роты злился, хотя причиной его злости вряд ля был Пилипенко. Старший лейтенант нервничал уже с полдня, когда роту автоматчиков выделили из полкового резерва и повернули на фланг, чтобы затянуть какую-то прореху, образовавшуюся в боевых порядках наступающих. Батальоны двинулись большаком, а мы попали в грязь на проселке, перешли болото, намокли, измучились и вдобавок ко всему лишились нашей единственной повозки, отставшей вместе с полковыми тылами. Правда, ПНШ обещал, как только подойдут тылы, направить подводу за ротой, но, судя по всему, где-то произошла заминка, подводы не было, и перед нами замаячила совсем уж безрадостная перспектива остаться без боеприпасов.
Пилипенко ворчал:
- Кого я назначу? Попрыставалы уси.
- А мне наплевать! - объявил Ананьев. - Сам отправляйся, если назначить некого.
- Ну и направлюсь.
- Только без ну!
Старшина замедлил шаг и оказался со мной рядом. Вид у него был совсем страдальческий, как всегда после стычек с начальством, что, в общем, случалось нередко. Дело в том, что Пилипенко раньше служил хозяйственником в дивизионной АХЧ и только перед наступлением за какую-то провинность был переведён в роту автоматчиков. Здесь его поставили командиром взвода, но взводный из старшего интенданта получился неважный. Пилипенко был многословен, часто командовал невпопад, а самое главное – совершенно не мог не пререкаться с начальством, когда то, как ему казалось, поступало неправильно или несправедливо.
Как всегда, дав выговориться командиру роты, в спор вступил его заместитель.
