- Что, Васюков? - сказал Ванин. - Помогать пришел?
Ясно, помощник из меня был никудышный, и потому этот вопрос несколько меня смутил.
- Глубже копаешь - дольше живешь, - помолчав, сказал Ванин.
- Не повезло вам. У Пилипенко так готовая траншея.
- А он всегда на готовое. Такой жмот, ого! - Ванин опустил лопату. - Если разобраться, так это же его участок. На правом фланге его же взвод шел. А как только в траншею вскочил, так и засел. А мы немцев еще вон куда гнали!
- С вами командир роты был.
- Вот именно. А с Пилипенкой - Гриневич. Тем все сказано. - Ванин выпрямился. - Вот угрелся! На, Закиров, копай.
Помкомвзвода взял лопату, а Ванин вскочил на бруствер и, вглядываясь в серый ветреный сумрак, натянул на плечи фуфайку.
- А ты чего это в тыл не идешь? Ананьев же себе Зайцева взял.
- Ну и пусть, - сказал я.
Разговаривать с ним об этом мне не хотелось. Я думал, что Ванин станет уговаривать идти лечиться, а он вдруг сказал:
- А вообще правильно. Пойдешь - вряд ли вернешься. А тебя на медаль послали.
Застегнув ремни. Ванин опустился на бруствер.
- Они там не смотрят, из какой части, а посылают, куда понадобятся. Я вот тоже до этой дивизии в гвардейской служил. В разведке. А из госпиталя отдел кадров сунул сюда. Сколько ни доказывал - куда там! И слушать не хотят. Дивизия на формировке, командиров недокомплект, кадры нужны. Так что старайся дальше санбата не ехать.
- Как постараешься?
Не ответив, Ванин бросил настороженный взгляд по траншее.
- Опять там перекур? Вот сачок! Ну, я ему дам!
Стремительно вскочив, он быстро пошел по брустверу.
Я подождал немного, думая, что Ванин скоро вернется, но он не возвращался. Тогда я потихоньку пошел вдоль траншеи и неподалеку опять встретил его. Младший лейтенант торопливо шагал навстречу и, не дойдя до помкомвзвода, крикнул:
- Закиров, ты где Лукина поставил?
- В своем отделении был.
- Был, да весь вышел. Нет его там...
Занятый своими заботами, Ванин будто и не заметил меня - на ходу повернулся и быстро пошел назад. Я остановился, не зная, идти за ним или подождать тут.
Двое автоматчиков в траншее молча ковыряли землю лопатами. Один из них негромко сказал:
- Всыплет сейчас Лукину.
- И правильно сделает, - устало дыша, подтвердил второй. - Пусть не сачкует.
Голос последнего показался мне знакомым - это был Горькавый, единственный боец в роте, воевавший в ней едва ли не из-под самой Москвы.
- Что, здорово гоняет? - спросил я, подойдя к черной щели траншеи, из которой торчали их головы.
Оба, на секунду замерев, вгляделись в меня, потом Горькавый схазал:
- Гоняет, потому как заботится. Не то что другой - лишь бы кричать. А наш и смел и умел, на что ни возьми.
- Как он тогда часового сиял! Ого! И не пикнул, - добавил второй.
На ветру было мучительно холодно, я присел на бровку траншеи, натянул воротник, неизвестно чего ожидая. Правое ухо то вроде отходило от глухоты, то его опять закладывало тугой пробкой, раненая рука просто отнималась от боли.
- Ванин хотя и младший лейтенант, а смелее которых капитанов, - нажимая на лопату, с усилием говорил боец. - Точно!
- Не в званиях смелость, - заметил Горькавый.
- А сметкой, наверно, не уступит и командиру полка.
- Это Сыромятникову? Ну, тот дурак.
- Бросьте! - сказал я. - Чтобы так говорить, надо знать.
Горькавый далеко за бруствер швырнул землю с лопаты.
- Хе, знать! Я у него в батальоне полгода проползал. Он ведь до полка батальоном командовал. Строгий - да. Боялись, это верно. Но - дурак.
- Откуда это видно?
- Солдату все видно.
- Ну, уж так и все?
- Даже лучше, чем кому другому. Потому как он все это кровью своей узнает: какой командир умный, а какой дурак.
Горькавый отдышался немного и опять взялся за свою лопату. А его напарник добавил:
- А у нас и комроты ничего себе. Шебутной, конечно, но неплохой мужик. Воевать может.
- Толковый, - подтвердил Горькавый. - Да не слишком смелый. Не с немцами, в бою - он орел! С начальством.
- Ну, это уж чепуха, - сказал я и встал, враз потеряв всякое желание слушать этого умника. Во всяком случае Ананьева я знал лучше, чем он.
