Богиня повела головой вправо-влево, разминая шею, и отбросила с глаз мокрые волосы. Лицо ее было воплощением красоты: гладкая бархатистая кожа, изящно заостренные ушки, выгнутые дугой белоснежные брови и манящие пухлые губы.
Лицо Данифай. Образ, который богиня носила с того мгновения, как поглотила свою Избранную.
В светло-серых глазах Ллос горела злоба.
— Боевая пленница, я голодна. Подойди ко мне.
Халисстра поползла вперед, пытаясь не выдать отвращения, которое испытывала, и распростерлась перед богиней. Ллос нависла над ней, когти лязгали о холодное железо пола, будто острия мечей. Щеки ее раздулись, и оттуда высунулись два усика. Они ощупали обнаженную спину Халисстры, раздвигая спутанные волосы, прикрывающие ее. Ллос срыгнула.
Когда пищеварительные соки хлынули ей на спину, Халисстра задохнулась. Мгновенный жар — потом боль, словно тебя варят заживо. Боль проникала все глубже в тело. Халисстра чувствовала, как ее плоть растворяется, отделяется от ребер и хребта. Она ощущала зловоние желчи и слышала, как Ллос жадно чавкает, заглатывая полупереваренную мякоть.
Халисстра рухнула наземь, ломая своей тяжестью две из восьми крохотных лапок, торчащих из груди. И все же боль от треснувшего хитина не шла ни в какое сравнение с болью в спине, превратившейся в ужасное месиво. Она лежала, почти теряя сознание, слабо шевеля жвалами, торчащими из ее щек, а Ллос нависала над нею, насыщаясь.
Когда-то Халисстра была дроу, наследницей трона Дома Меларн в Чед Насаде. Теперь она — Госпожа Покаяние. Обреченная на вечные муки в руках женщины, некогда подчинявшейся ей. Данифай была прежде боевой пленницей Халисстры, но теперь она стала Избранной Ллос. Уже не дроу, она сделалась частью Паучьей Королевы.
Хлюпанье прекратилось. Ллос рассмеялась — злорадно, в точности как Данифай. Халисстра почувствовала, как руки — руки дроу — поднимают ее с пола и прижимают к женской груди. Ллос приняла облик дроу. Несмотря на разницу в их размерах, она баюкала Халисстру, словно младенца, одной рукой поглаживая ее наполовину растворившуюся спину, пока плоть медленно регенерировала. Потом она поцеловала Халисстру — долгим, отвратительным поцелуем. Будто матрона, насилующая мальчишку из своего Дома.
Халисстра дернулась и высвободила губы. Ее стошнило.
Ллос спихнула ее на пол.
— Слабачка! — бросила она.
Халисстра понурилась. Даже по прошествии без малого пяти лет слово продолжало ранить.
Ллос заходила по комнате, раскинув руки. Паутина липла к ее коже, покрывая тело, принадлежавшее некогда Данифай, слоями тончайших нитей. Щелкнув пальцами, богиня вызвала к жизни крохотных красных пауков. Они засновали взад и вперед, сплетая из нитей длинное белое одеяние. Закончив, пауки повисли на подоле и обшлагах живой бахромой.
Съежившись на полу, Халисстра следила за богиней краем глаза, не смея высказать то, о чем думала. До своего грехопадения Ллос была Ткачихой Судеб. Чтобы создать даже самое простое одеяние, богиня нуждалась в помощи пауков. Чего бы ни коснулась Ллос, все превращалось в спутанную мешанину; все сплетенные ею паутины, какие видела Халисстра, получались кривыми и асимметричными. Такими же хаотичными, как беспокойный и извращенный разум самой Паучьей Королевы.
Халисстра ощущала покалывание в мышцах, заново отрастающих на спине, чувствовала, как поверх них натягивается новая кожа. Когда достаточно силы вернулось к ней, она поднялась на ноги, ожидая, когда богиня заговорит.
— Ты знаешь, зачем я позвала тебя сюда, Халисстра?
— Чтобы покормиться?
Богиня рассмеялась:
— Не только. Попробуй еще раз.
Халисстра почувствовала, как ускорился пульс. Вот уже два года, по грубым прикидкам, как Ллос держит ее в тюремной камере, в глубоких недрах своей железной крепости. За все это время она выпускала Халисстру оттуда, быть может, с десяток раз, чтобы поесть. Какое новое истязание замыслила богиня на этот раз?
— Ты выпустила меня оттуда, потому что… — Халисстра помедлила, отыскивая самый невероятный из ответов — что-нибудь, что могло бы развеселить богиню. — …потому что решила отпустить меня на свободу?
