— Потому что она была не на нуле!
Думаете, это я сказал? А вот и нет, мне хватило ума промолчать — прозвучавшие слова принадлежали молодой баронессе!
— В смысле — не на нуле? — удивленно нахмурилась Багратиони.
— Невозможно двигаться с такой скоростью и бить с такой силой, не используя магии, — убежденно заявила Тереза. — И тем более, держать удар — с ее-то цыплячьим весом и телосложением! Да и на отборочных она явно прыгнула выше головы!
— Значит, возможно, — пожала плечами Тинатин. — В любом случае, работать с магией в зале было нереально — признаться, на одном из упражнений, забывшись, я сама попыталась это сделать — ничего не вышло.
— В зале — нереально, — согласилась фон Ливен. — Я тоже однажды попробовала — непроизвольно вырвалось. Не сработало. Но усилиться заранее, в раздевалке — запросто! — с горячностью проговорила она.
— Ротмистр же запретил, — напомнила княжна.
— А если она его не послушалась?
— Да нет, он бы заметил нарушение, — поразмыслив, покачала волнами выбивавшейся из-под фуражки роскошной черной шевелюрой Багратиони. — Зря, что ли, пялился на каждого при входе в зал? Применение таких техник не скроешь — даже мы бы, наверное, обратили внимание. Я, конечно, к новенькой особо не приглядывалась…
— Я вот тоже не приглядывалась, — мрачно бросила Тереза. — К сожалению. Но теперь стану.
— Ну, теперь от нее многие глаз не отведут, — усмехнулась Тинатин, кивнув на маячивший в дюжине шагов впереди эскорт предмета обсуждения. Сама Иванка уже поднималось на крыльцо спортивного комплекса, дверь перед ней предупредительно распахнул Гурьев, причем, нарочито сделал это без магии, руками, что, вероятно, должно было лишний раз подчеркнуть проявленную галантность.
— Не ослеп бы никто ненароком от такого сияния… — буркнула фон Ливен.
В здание спорткомплекса мы с молодой баронессой вошли уже вдвоем — махнув нам рукой, княжна предпочла остаться на свежем воздухе. Уже в коридоре, не доходя пару шагов до дверей раздевалок, фон Ливен, шедшая чуть впереди, вдруг резко остановилась — так что, зазевавшись, я на нее чуть не наткнулся, едва успев затормозить.
— Не отчаивайтесь, молодой князь, — негромко, но отчетливо проговорила Тереза, повернувшись ко мне. — И знайте: что бы ни случилось — я с вами.
— Спасибо, сударыня, — пробормотал я, признаться, не ждавший такого завершения разговора. И добавил, собравшись с мыслями: — Я это ценю — и не забуду.
Коротко поклонившись в ответ, фон Ливен направилась к двери дамской комнаты. Проводив ее взглядом, я поспешил в мужскую раздевалку.
в которой меня настойчиво зазывают в команду
За обедом наметившийся в отделении раскол проявился в полной мере.
Рассаживаться за столом разрешалось свободно — закрепленным считалось только мое место во главе. Иванка, как я понимаю, оказавшаяся в трапезном зале Федоровки впервые, сориентировалась мгновенно и демонстративно села у противоположного торца, напротив меня, зримо обозначив альтернативный полюс притяжения. По-своему, это было даже смело: негласно то место традиционно считалось в корпусе лузерским. У «воронцовцев» на него обычно ссылали чем-то проштрафившихся перед Миланой, а во втором отделении там вовсе никто не садился: кадеты с одной из сторон стола потеснились и переставили «непрестижный» стул шестым в ряд.
Не подсказать этого новенькой поклонники, конечно же, не могли. Я видел, как, озабоченно нахмурившись, Александра Вастрякова наклонилась к уху уже устроившейся на стуле Ивановой и попыталась что-то той втолковать, но в ответ получила лишь холодную улыбку и короткий кивок. Как я понимаю, в исполнении Иванки это означало твердое «нет, не пересяду». Хотя, может, и банальное: «да, я знаю». Дýхи ее разберут с этими болгарскими привычками!
Так или иначе, Иванова осталась сидеть, где сидела, и новая система координат за столом оказалась задана. По правую косичку от новенькой устроился Гурьев (что, кажется, не особо пришлось по душе Маше Муравьевой), по левую — Востряков. Вастрякова заняла стул рядом с не-однофамильцем, соседство молодому графу составил фон Функ.
Возле меня же, справа, села фон Ливен (вообще-то, она уже давно облюбовала это место, но до сих пор я как-то не придавал тому особого значения), слева — Тинатин Багратиони. «Золотую середину», не выказавшую покамест явного предпочтения ни одному из полюсов, составили Худощекин, Самойлов, Бажанова и Муравьева.
