Артём - страница 13

Шрифт
Интервал

стр.

Я не знаю - как. Было бы лицемерием и надувательством, если бы мы начали выстраивать здесь какие-то схемы: "подъем в семь утра, зарядка, холодный душ, часовая прогулка после школы, уроки, вечерняя беседа родителей с детьми, "Спокойной ночи, малыши" по ТВ и - отбой".

Какое-то минимальное стремление к распорядку дня и жизни, конечно, у нас с Галиной Михайловной было, но при нашем беспокойном, непредсказуемом журналистском существовании это стремление выполнялось лишь очень условно. Ожидать чего-то "твердо-стабильного" было бы не только фантазией, но просто полной и вредной глупостью.

Нотации? Только не в нашем семействе! В нем царствовала атмосфера дружбы, искренности, открытости, любви, уважения и... иронии.

Если кто-то из нас, родителей, срывался на пафос, поднимал вверх указательный палец (этим иногда грешил я) или пускал слезу (это - слабость Галюши) - оба чада тут же начинали еле заметно улыбаться и перемигиваться.

И пафос заменялся шуткой, указательный палец засовывался под мышку, а под призыв Темы - "Мамочка, только не надо пляк-пляк!" - сами собой высыхали слезы и на лице жены появлялась счастливая улыбка.

Подшутить друг над другом, поспорить друг с другом - это было любимым занятием всего семейства до самого последнего времени.

Объединившиеся с нами через браки наших детей семейства наших друзей Якушкиных и Хильчевских, к счастью, выстраивали свои семейные отношения в большой степени на тех же принципах.

Помню, пожалуй, единственный случай, когда я поговорил с Артемом, что называется, серьезно. Это было летом перед 8-м классом.

К тому времени Артем уже несколько лет был душой чуть ли не всей школы - заводилой, всеобщим любимцем, шутником, всем, чем хотите, но только не "примерным мальчиком" и, конечно, не отличником. Я бы даже сказал, далеко не отличником. Да, он многое схватывал на лету, но и терял тоже довольно быстро.

Надо сказать, что в школу он ходил с большим удовольствием.

Это была прекрасная московская школа номер 45 на Профсоюзной улице, неподалеку от которой мы жили. Ее возглавлял, да и сейчас, к счастью, возглавляет строгий, требовательный, добрый, ироничный и обожаемый всеми учениками замечательный педагог и человек - Леонид Исидорович Мильграм. Теме нравилась школа, нравились преподаватели, нравился директор. Но относился Артем к школе, скорее, как к развлечению: друзья, шутки, шалости, проказы, спортивные игры и все такое прочее. Однако впереди был восьмой класс, важный рубеж.

Нужно было что-то изменить, переломить. Вот тогда и произошла та самая, может быть единственная, беседа такого рода. Это было, как сейчас помню, на Рижском вокзале. Артем вместе с классом выезжал в летний трудовой лагерь на уборку свеклы в Латвию. Мы с ним прохаживались по перрону и ели мороженое в вафельных стаканчиках. Поезд должен был отойти минут через десять.

И я решил, что это самое подходящее время для разговора.

Начал с того, что, конечно, быть любимцем класса, шутником и затейником - хорошая штука. Представляю, какое раздолье будет в этом смысле в трудовом лагере. Но, может быть, перед восьмым классом ему стоит посмотреть на себя со стороны и решить, кем же он собирается стать в будущем. Только ли пареньком, от которого все с удовольствием ждут новой шутки и розыгрыша? Или к этому отношению стоит прибавить уважение перед его знаниями, перед его умением работать, перед его серьезным отношением к жизни? Пора. Ведь жизнь скоро потребует от него самостоятельных решений. И будет состоять не только из забав и шуток. Может быть, ему стоит проверить самого себя - хватит ли у него воли для такой жизни? И не откладывать это до начала нового учебного года, а попробовать себя вот уже сейчас, в трудовом лагере. Попробовать поработать там лучше всех. Интересно, как к этому отнесутся ребята?

Что-то в этом роде я ему говорил, шагая по перрону.

Конечно, я опасался иронической улыбки: ну вот, мол, нашел папуля время и место, чтобы воспитывать сына, - на перроне Рижского вокзала за десять минут до отхода поезда.

Но, может быть, именно это обстоятельство - вокзальная суматоха и мороженое, которое мы с удовольствием оба уничтожали, - снизило некоторую пафосность моих слов, и при этом не уничтожило их нешуточного смысла.


стр.

Похожие книги