Галюша старалась водить детей по нью-йоркским музеям.
Мариша ходила охотно. Артем, который предпочитал в свободное время гонять мяч, соглашался на культпоходы с трудом. Каждый раз требовал компенсации за потерянное время: два хот-дога. Впрочем, делал различия. Музей Гугенхейма обходился нам всего в одну сосиску. Дело в том, что это здание построено винтообразно, и по его "склонам" очень удобно галопом нестись вниз. Тема это удовольствие учитывал.
Впрочем, как оказалось, по музеям он носился не напрасно.
Вернувшись в Москву, записался в лекторий по искусству при музее Пушкина и прилежно ходил туда несколько лет. Кстати, сам неплохо рисовал.
Один известный художник, увидев его детские рисунки, сказал: "Послушайте, да у него же будущее - в руках!"
Но Артем определил свое будущее иначе...
МЕЖДУ ГОРОДОМ "НЕТ" И ГОРОДОМ "ДА"
В Нью-Йорке через наш дом прошло огромное число интереснейших людей. Все наши московские знакомые, приезжавшие в Америку, конечно же, обязательно бывали у нас в гостях (а приезжало тогда, скажу я вам, совсем не малое число людей).
Мы с Галей старались, чтобы дети по возможности были в таких случаях с нами, общались с гостями, сидели за столом, чувствовали себя равноправными членами семьи. Это были и Константин Симонов с женой Ларисой, и Виктор Розов, и Максим Шостакович, и Андрон Кончаловский, и Андрей Вознесенский, и Григорий Бакланов, и Аркадий Сахнин... Да разве всех перечислишь!
Кажется, в 67-м году в Нью-Йорк приехал Женя Евтушенко. Он выступал тогда с чтением стихов в Медисон сквер гардене. Выступал по два раза в день - два или три дня подряд. И всегда собирал полный зал (5 тысяч мест!).
Чтобы стихи поэта, да ещё иностранного, да ещё советского приходили послушать 5 тысяч американцев, да ещё два раза в день, и у входа толпа "нет ли лишнего билетика?" - для Америки это было неслыханно!
До начала выступлений мы с Галей пригласили Женю, которого оба давно любили, к нам домой. Собрали пять-шесть ведущих наших журналистов, работавших в Нью-Йорке (не без умысла: хотелось, чтобы коллеги отметили в своих газетах успех советского поэта). Дети были с нами. Говорили о том о сем. Но застолье началось поздно, и около полуночи мы отправили их спать. А тут как раз Женю попросили почитать стихи, он согласился и читал, к общему удовольствию, довольно долго. Одним из последних стихотворений, помню, прочел свое знаменитое "Между городом "Нет" и городом "Да" \ Мои нервы натянуты, как провода...". Было это часа в три ночи.
Каково же было наше удивление, когда наутро семилетний Тема, принимая душ, во всю глотку голосил: "Междум городом да и междум городом нет, мои нервы протянуты как провода..." Дальше он уже совсем ничего не помнил и повторял эти слова, вместе с изобретенным им словом "междум" без конца.
Оказалось, что Мариша, и Тема почти всю ночь бодрствовали (когда Галюша заходила в их комнату "проверить обстановку", они удивительным образом успевали накрыться одеялами) и, приложив к стене два стакана, а к стаканам - уши (научились, глядя американские детективы по ТВ), с удовольствием слушали весь домашний вечер поэзии...
С тех пор оба чада всю жизнь питали к Жене самую нежную симпатию. Что, впрочем, не мешало Теме замечать забавные стороны Жениного характера. Однажды, уже работая в "Огоньке", он с добрым смехом рассказывал нам, как в канун Нового года встретил в редакционном коридоре куда-то спешившего Евтушенко и, поздоровавшись, сказал:
- Поздравляю вас, Евгений Александрович...
- С чем, с чем, Тема?! - оживился тот и остановил свой стремительный шаг.
- Как с чем? С Новым годом!
- А-а, с этим... - разочарованно протянул Женя и, махнув рукой, побежал дальше.
Тема очень любил наших друзей - шестидесятников и эту любовь сохранил на всю жизнь. И о шестидесятых годах говорил всегда с ностальгическим восхищением. Называл их всегда по-английски - "sixties". Неудивительно, "sixties" были его годами открытия жизни и Америки. Америка жила тогда проблемой войны во Вьетнаме, вся была взъерошена антивоенным движением и движением черного населения за свои права.
