– Здравствуй, мам, – осторожно ответила Лена и напряглась. – Как у тебя дела? Что нового?
– Лена, звонил папа. У него все хорошо, – неуверенно проговорила она и тяжело вздохнула. – Прошу тебя, никуда не выходи из дома.
– Почему? – насторожилась девушка.
– У нас тоже начинается бардак. Черновол хочет собрать парламент. Кравчук разрешения не дает. Харьков тоже начал митинговать. В Западной Украине поднялись националисты, во Львове вообще что-то непонятное. Стараясь друг друга опередить, там каждый час меняют флаг. Возле театра полно народу. В Товмачике, это Ивано-Франковская область, в тюрьме особого режима начался бунт. Зеки разгромили тюрьму. Некоторые убежали. Правда, туда сразу бросили внутренние войска. Сейчас руководство решает, вводить в Западной Украине чрезвычайное положение или нет. Но говорят, что Крючков посоветовал Кравчуку пока этого не делать, чтобы не будоражить народ. Шок.
– Что еще говорил папа? – осипшим голосом спросила Лена и опустилась на стул.
– Ничего, дочка. Ничего, – ответила Оксана Андреевна. – Вы как, как Натка?
– Нормально, – коротко ответила она. – Сейчас укладываю ее спать. Пока, ма!
– Пока, береги себя! – словно предчувствуя что-то недоброе, ответила женщина низким, глухим голосом.
Утро 21 августа тоже ничего хорошего не принесло.
Открыв глаза, Лена первым делом поспешила к телевизору. Стараясь ничего не пропустить, она быстро поджарила Владимиру яичницу и выбежала в зал. Низким тяжелым голосом диктор сказала, что вчера в Москве пролилась кровь, погибли три человека. Вечером в столице был введен комендантский час. Вместе с тем противостояние между новой властью и сторонниками Ельцина росло. Не поддержав новую власть, Москву начали покидать войска, собралась сессия Верховного Совета СССР. В обед к Горбачеву вылетели два самолета. На одном – члены ГКЧП, на другом – Руцкой. Лена поняла – это все.
Беспрестанно накручивая диск телефона, она пыталась хоть что-то узнать об отце. Но ни Владимир, ни мама, ни однопартийцы Бориса Евгеньевича ей ничего нового сказать не могли. Только под утро 22 августа отец наконец позвонил.
– Доченька, это я, – тихо и как-то отрешенно проговорил Борис Евгеньевич. – Ты как?
– Пап, у нас все хорошо, – затараторила Лена. – Ты лучше о себе что-то скажи. Ты возвращаешься домой?
– Не знаю, – задумчиво произнес отец. – Пока нет. Горбачев возвращается в Москву. Новая власть распущена. Многих наших забрали в «Матросскую тишину».
– Пап, – взволнованно протянула молодая женщина и задрожала. – Тебе что-то угрожает?!
– Нет, что ты, доча, нет! – неестественно весело засмеялся Борис Евгеньевич. – У меня все хорошо!
– Ну-ну! – Она подняла бровь.
– Лена… – Отец кашлянул и тяжело вздохнул. – Я перед тобой во многом виноват. Ты меня, дочка, пожалуйста, прости!
– Пап! – выкрикнула она. – Ты что? Не смей так говорить!
– Не волнуйся, доча! Все хорошо. Маме, Натке, Вове передавай привет. А ты иди, ложись. Ты можешь еще поспать, – растерянно забормотал Борис Евгеньевич. – Я, Ленка, очень люблю тебя!
– И я, пап…
В трубке послышались протяжные гудки.
Вздрогнув, Лена подошла к окну.
Разливаясь багряными пятнами, над горизонтом загорался рассвет. Невдалеке, в зарослях кустарника, слышался щебет птиц. Белым покрывалом на земле лежал утренний туман. «Значит, сегодня снова будет жара», – подумала молодая женщина и посмотрела на часы. Стрелки показывали пять. Конечно, можно было еще поспать. Но после разговора с отцом спать уже не хотелось. Ее не покидала страшная, обволакивающая тревога. Что будет дальше? Лена понимала: то, что произошло в стране, отразится на всей семье. «Будь что будет! Лишь бы с отцом все было хорошо», – подумала она, вспомнив его последние слова.
Тяжело вздохнув, Лена пошла к Натке и легла на кровать. Переворачиваясь с боку на бок, она никак не могла заснуть. Тревога, страх за будущее не покидали ее. Что будет дальше? Что их всех ждет? Постепенно она погрузилась в сон.
– Лен, Лен, вставай, – услышала она взволнованный голос мужа. Наклонившись, Палладин тряс ее за плечо.
– Что случилось? – широко открыв глаза, спросила она и первым делом посмотрела на кроватку. Наташка мирно спала. – Я проспала? Сколько времени?
