Отец на минуту замолчал. Сквозь автомобильный шум было слышно его тяжелое, прерывистое дыхание.
– Почему ты молчишь? – вкрадчиво поинтересовалась девушка.
– Дочка, – как-то тихо, обреченно пробормотал Бондаренко. – Я чего звоню? Думаю, сегодня вечером или завтра утром вся страна узнает о том, что произошло. Но ты пока… понимаешь, ты это… никому!
– Угу, – испуганно протянула Лена.
– Так вот, если со мной что случится… – Отец замялся и снова засопел в трубку. – Всякое может быть! Можешь смело говорить о наших разногласиях. О том, что ты не поддерживала моих позиций. Если мы проиграем, передачи носить тебе не придется.
– Пап, да ты что? – возмущенно выкрикнула она. – Не смей так говорить! Думаю, все будет хорошо. Ты только себя береги! И, пожалуйста, позвони мне или маме, хотя бы два слова скажи. Дай о себе знать. Хорошо?
– Хорошо, – тяжело выдохнув, ответил Борис Евгеньевич. – Позвоню. А ты к матери зайди, проведай ее, успокой. А то не дай бог давление у нее подскочет. Короче, я надеюсь на тебя. Пока!
– Пока, – задумчиво ответила Лена и положила трубку.
Всю ночь Лена не спала. Ворочаясь с боку на бок, она не могла найти себе места. Больше всего она переживала за отца. Прилетев в Москву, он, правда, перезвонил. Отчитался, что долетел нормально, и все. Как и обещала, вечером вместе с Наткой Лена пошла к маме. Оксана Андреевна была очень плоха. Закрыв глаза, она даже не хотела говорить. Сказала лишь, что боится за отца. Что он очень рискует и может все потерять. Так и не успокоив мать, Лена вернулась домой. Вовы дома еще не было. Пришел он поздно и сказал, что еще утром все знал. Включив телевизор, они ни на минуту не отходили от экрана, ждали новостей. Но, кроме «Лебединого озера», там ничего не показывали.
Утром 19 августа по радио прозвучало заявление советского руководства. Лена с ужасом услышала, что в стране введено чрезвычайное положение и создано ГКЧП[4]. Отменив все развлекательные передачи, с экрана телевизора сообщили о нездоровье Горбачева, затем о том, что обязанности президента будет исполнять Янаев. В стране началась паника. Вслушиваясь в эти слова, девушка больше всего боялась, чтобы не пролилась кровь, чтобы ничего не угрожало отцу. Но уже к вечеру Лена поняла, что сохранить новую власть не удастся. Их проигрыш был предрешен.
Ельцин, тот, которого так боялся отец и его соратники, новую власть не поддержал.
С замиранием сердца девушка смотрела, как с экрана телевизора показывали ввод войск в Москву. С неистовым ревом к Белому дому ехала бронетехника Тульской и Таманской дивизий. К полудню на Манежную площадь начали прибывать первые колонны демонстрантов. К счастью, их никто не разгонял. Ощущая поддержку народа, к протестующим вышел Ельцин. Поднявшись на танк, он зачитал свое обращение, в котором назвал действия ГКЧП переворотом. Слава богу, в Киеве пока было тихо.
Не успела Лена покормить Наташку, как позвонил муж. Владимир взволнованно сообщил, что в центре Москвы начались столкновения. Захватив два троллейбуса, демонстранты перегородили Тверскую и начали устанавливать баррикады возле Белого дома. Сердце девушки сжалось и пропустило удар. Не отходя от телефона, она ждала звонка от отца. Но Борис Евгеньевич не звонил. К вечеру позвонила Оксана Андреевна. Убитым голосом женщина сказала, что на сторону Ельцина начали переходить войска. Противостояние росло.
На следующий день Лена узнала о митингах в Ленинграде и Москве. Девушка понимала, новая власть поддержки народа не нашла. Понимая, что скоро ГКЧП будет конец, теперь она думала лишь об отце. К своему удивлению, именно сейчас она поняла, что, несмотря на их распри, она любила его. Все-таки Борис Евгеньевич был ей родным отцом. Человеком, который дал ей жизнь, который ее воспитал. Да, между ними частенько возникали конфликты, но он любил ее. По-своему любил. Он все делал ради нее. Хотя партию свою, как стало теперь понятно, он любил больше всего. Она дала ему власть. А властью он жил.
Задумавшись, Лена услышала, как зазвонил телефон.
– Слушаю! – взволнованно выкрикнула она.
– Доченька, здравствуй, – услышала она непривычно тихий голос Оксаны Андреевны.
