- Ты, милачок, откудова прибыл?
- Для собственного ремонта с западного фронта, из Беловежской Пущи... У вас здесь погуще!
- А в бочонке у тебя что за узвар?
- Армейский спотыкач, ковшик выпил - дуешь вскачь. В гродненской корчме подцепил, да сюда прикатил.
Леший рот и расстегнул, а на животе у него, глядь, - второй рот распахнулся, да оба враз и зачмокали.
"Ловко, - думает солдат, - энто у них приспособлено!.."
- А почему от тебя, - спрашивает пузатый, - пехотным солдатом пахнет?
Лешие, конечно, не потеют, - солдатский-то букет ему в нос и бросился.
- Да я по этапным дворам бродил, по ночам солдатские пятки брил. Вот, извините, и пропах... Да вы не скулите! Вона у пня дохлый крот, вы ноздри натрите, - авось отшибет.
Подобрались лешие поближе, а солдат втулку приоткрыл, нацедил пеннику с полчерпака, стоит поплескивает, - так они кругом на хвостах и заелозили.
- Ну что ж, подноси, - говорит старший. - Чего дразнишь? А то мы тебя и в компанию свою не примем...
Как гаркнет солдат:
- Встать! Становись в затылок... Да чтоб по два раза не подходить, знаю я вас, сволочей одинаковых!..
Потянулись они ближе, как старушки к кашке: кто пасть подставляет, кто ухо, а кто и того похуже. Некогда солдату удивляться, знай льет - кому в рот, кому в живот, абы вошло.
И минуты не прошло, взошел им градус в нутро, забрало их, братцы, аж до кончика. Похохатывать стали, да с перекатцем, да с подвизгом, - будто кошка на шомполе над костром надрывается... А потом играть стали: кто на бочке, брюхом навалившись, катается, кто старшего лешего по острым ушам черпаком бьет... Кто, в валежник морду сунувши, сам себе с корнем хвост вырывает. Мухомор с махоркой на фантазию, братцы, действует...
Назюзились окончательно. В кучку сбились, друг с дружкой, как раки, посцеплялись, - шерсть-то у них дремучая, - покорежились раз, другой и аминь. Будто траву морскую черт бугром взбил, копыта об ее вытер, да и прочь ушел.
"Запалить их что ли? - думает солдат. - Спирт внутри, пакля наружу, здорово затрещит!" Однако ж не решился: ветер клочья огненные по всей дубраве разнесет, - что от леса останется? Нашел он тут на бережку старый невод, леших накрыл, со всех концов в узел собрал, поволок в озеро. Груз не тяжелый, потому в них, лесных раскоряках, видимость одна, а настоящего веса нет. А там, братцы, в конце озера подземный проток был, куда вода волчком-штопором так и вбуравливалась.
Подбавил он в невод камней - для прочной загрузки - да всю артель веслом щербатым в самый водоворот и спихнул. Так и захлюпала! Прощай, землячки, пиши с того света, почем там фунт цыганского мяса...
Обмыл с себя солдатик паклю, да крахмальную слизь, морду папоротником вытер, пошел одеваться: нога похрамывает, душа в присядку скачет... Ловко концы-то сошлись. На войне раненого полуротного из боя вынесешь - Георгия дают, а тут за этакий мирный подвиг и пуговкой не разживешься. А ведь тоже риск: распознай его лешие, по косточкам бы раздергали, кишки по кустам, пальцы по вороньим гнездам...
Добрел он до села, у колодца обчественного стал, как загремит в звонкую бадью ясеневой палочкой:
- Сходись старый да малый! Бог радость прислал; грибами-малиной теперь в лесу хочь облопайся...
Сбежался народ, кто с лепешкой, кто с ложкой, - дело-то в самый обед было. Сгрудились вокруг, удивляются: солдат трезвый, а слова пьяные.
Однако, как он про свою победу-одоление рассказал, так все и дрогнули. Солдат достоверный был, с роду он не брехал, - не такого покроя.
- Да как же ты их, легкая твоя душа, обошел-то? Ерофеич, на что мастак, и тот, как колючей проволоки наглотавшись, из леса задом наперед еле выполз.
Смеется солдат, глаза, как у сытого кота, к ушам тянутся.
- Военный секрет, милые! Авось, и в соседнем уезде пригодится. Тачку-то бабкину прихватите, когда из лесу вертаться будете, - в ней главная суть.
Тронулось тут все население беглым маршем в лес, - и про обед забыли. Только портки да платки за бугром замелькали. Ребятки лукошки друг у друга рвут, через головы кувыркаются. В лес нырнули, так эхо вокруг тонкими голосами и заплескалось.
