Потом появился Джо, а потом и Ларри. Все очень усложнилось. Она начала ощущать себя призовым кольцом в перетягивании каната. Она понимала, что ее чистота, ее девственность очень важна для темного человека. Что если Ларри (или любой другой мужчина) познает ее, то темные чары исчезнут. А ее влекло к Ларри.
Надин лежала в темноте и смотрела на звезды.
Боулдер был ее последней надеждой. Старая женщина. В отличие от всех остальных, она никогда не видела ее во сне. Но рациональный, здоровый порядок, который она так надеялась найти в Стовингтоне, начал теперь сосредотачиваться в Боулдере.
Но как она жаждала его холодного поцелуя — даже больше, чем она жаждала ощутить губы своего школьного товарища, когда убегала от него по полю… даже больше, чем поцелуев и объятий Ларри Андервуда.
«Завтра мы будем в Боулдере, — подумала она. Может быть, тогда я узнаю, кончено мое путешествие или…»
Падающая звезда чиркнула по небу, и она загадала желание.
47 Начиналась заря. Стью Редман и Глен Бэйтмен поднимались по горе Флэгстафф.
— Сегодня у меня разболится голова, — сказал Глен. — Не припомню, чтобы я когда-нибудь пьянствовал всю ночь с тех пор, как учился в колледже.
— Этот восход стоит того, чтобы на него посмотреть, — сказал Стью.
— Да, действительно. Красиво. Ты когда-нибудь раньше был в Скалистых горах?
— Нет, — сказал Стью. — Но я рад, что пришлось. — Он поднял фляжку с вином и сделал глоток. — Послушай, социолог, объясни мне, что теперь с нами случится?
— Сформируется новое общество, — медленно сказал Глен. — Какого типа? Пока предсказать невозможно. Здесь теперь почти четыреста человек. Судя по скорости, с которой они прибывают, к первому сентября нас будет уже тысячи полторы. Запиши мое предсказание номер один.
К удивлению Глена, Стью действительно вытащил из заднего кармана джинсов тетрадь и нацарапал то, что сказал Глен.
— Трудно в это поверить, — сказал Стью. — Мы проехали всю страну и встретили не больше ста человек.
— Да, но ведь они все прибывают, не так ли?
— Это верно. Уже сейчас Ральф поддерживает контакт с пятью или шестью группами.
— Ну да. А Матушка Абагейл сидит рядом с ним на радиостанции, но говорить по радио не хочет. Утверждает, что боится электрошока.
— Фрэнни так полюбила ее, — сказал Стью. — Отчасти из-за того, что она все знает о родах, но отчасти просто из-за того… что полюбила. Понимаешь, о чем я?
— Да. Почти все вокруг чувствуют то же самое.
— А сколько людей будет к зиме? — спросил Стью, возвращаясь к прежней теме.
— Около восьми тысяч.
— Что-то не верится.
— Простая арифметика. Предположим, что от гриппа умерло девяносто девять процентов населения этой страны. Но и тогда должно было остаться около двух миллионов. Предположим, десять процентов погибли уже после эпидемии — от болезней, пожаров и тому подобного. Еще десять умрут этой зимой. Не забывай, что у нас в Боулдере есть пока только один ветеринар. Из оставшегося миллиона и шестисот тысяч, надеюсь, миллион окажется у нас.
— Почему ты думаешь, что большинство будет у нас, а не у него?
— По одной очень ненаучной причине, — сказал Глен, ероша волосы. — Мне нравится верить в то, что большинство людей по своей природе добры. А мне кажется, что кто бы там ни группировался на западе, они по-настоящему злы. Но у меня есть одно предчувствие… — Он запнулся.
— Валяй, рассказывай.
— Расскажу, так как я пьян в стельку. Но это останется между нами, хорошо?
— Хорошо.
— Честное слово?
— Честное слово, — сказал Стью.
— Мне кажется, что большинство технических специалистов пойдут с ним, — сказал Глен. — И не спрашивай меня, почему — это только предчувствие. Разве что дело в том, что технари в основном привыкли работать в атмосфере жесткой дисциплины и ясных целей. У него могут оказаться люди, способные запустить ядерные ракеты в Айдахо. У него будут танки, вертолеты, парочка бомбардировщиков Б-52, просто для смеха. Сейчас он, наверное, восстанавливает электричество и коммуникации. Рим строился не в один день, и он знает об этом. У него есть время.
— А что же нам делать?
— Продиктовать тебе список? — ответил Глен с усмешкой.
