Знал Кейтон и другие экспонаты этой галереи охотников за страстью — копрофилов, клиентов, которые заказывали «лапки пауков», любивших, чтобы их подвешивали к потолку. В борделях имелись все необходимые аксессуары: хлысты, веревки, прозрачные столы, собаки и даже гермафродиты. Он слышал, что запросы богачей медленно эволюционировали от желания совершать плотский акт до желания наблюдать за совершением такового. Вуайерам скоро стало не хватать простых дырок, просверленных в стенах; были придуманы комнаты, в которых клиент, сидя в кресле, мог наблюдать и слышать все, что происходит в соседней комнате, для чего применялись специальные зеркала, обои и трубы, усиливавшие звук. Бордель для богатых стал местом, где можно было заниматься тем, что запрещено за его стенами, а извращения, осуществляемые в полном молчании, были ядовитым шармом проституток.
Были и другие места, где покупали любовь извращенцев, замаскированные под благонравные заведения, например, антикварные магазины — их особенно ценили известные специалисты по… предметам искусства. Снаружи ничто не говорило о том, что в этом заведении можно купить любовь. Товары были аккуратно разложены по витринам, к каждому была приложена этикетка с ценой; на самом деле эти цены были шифрами, обозначающими юношей. Клиент, изучив содержимое витрин, показывал пальцем на ту или иную этикетку; продавец приглашал клиента в заднюю комнату — спальню, где клиента ждал молодой содомит. Кейтон знал это потому, что однажды подлинно ошибся, забредя в подобное заведение за набалдашником для трости.
На окраинах, в портах, близ воинских казарм были бордели подешевле. Там можно было получить ту женщину, которую хочешь. Там случались потасовки, там никто не скрывал своей похоти. Вход — прямо с улицы, его легко было спутать с кабаком. Рядом — меблированные комнаты с минимумом обстановки. Здесь были девки всех возрастов: на одной панели стояли юные девицы и матроны, которые не знали, как лучше скрыть свою старость — париком или пудрой. Как грубые работяги, они сидели в углу, привалившись друг к другу, — женщины, сваленные в кучу.
Сам Энселм, однако, не был склонен к недопустимому. Проститутки были для него отдушиной, одна из них стала его первой женщиной. Он замечал, что они любили молодых людей из обеспеченных семей: те были вежливы, веселы, умели расположить к себе. Как ни странно, Кейтоном ни одна никогда не пренебрегла, напротив, все девицы при его повторном появлении улыбались довольно приветливо. Впрочем, им ли было выбирать?
Батский бордель был незаметен и скромен, ибо был подпольным, но Кейтону роскошь сейчас была и не нужна. Он торопливо ткнул пальцем в девицу, сидящую на кушетке, и поднялся наверх вместе с ней. Он располагал целым часом, но вернуться домой хотел около одиннадцати — не хотелось больше ловить понимающие тёткины взгляды. В комнатушке было излишне натоплено, он распустил шейный платок и посмотрел на проститутку. Она была невзрачна, с простоватым, чуть рябым лицом, но пухленькая и довольно аппетитная. Она знала, сколько он заплатил бандерше, видела роскошь его костюма и смотрела со страхом: что мистер потребует?
Мистер улыбнулся и погасил свечу. В свете камина снял парадный сюртук, который не мог не надеть на званый вечер, расстегнул жилет и рубашку. Стало прохладнее. Кейтон приказал проститутке сесть рядом, откинулся на подушку, положив руки девицы себе на грудь. Они были приятные и мягкие. Он заказал, к изумлению испуганной шлюхи, самые целомудренные из ласк, и погрузился почти в дрёму. Пальцы девицы ласкали его грудь, гладили мощные плечи, квадраты живота. Он млел и таял, постепенно возбуждаясь, стараясь запомнить эти сладкие, щемящие ощущения. Он раньше никогда не разрешал женщинам к себе прикасаться, никогда ни с одной не был в постели и, используя проституток по назначению, даже представить не мог, чтобы обнять хоть одну из них и накрыться одним одеялом. Но сейчас, в вялом спокойствии и неге, принимал ласки девицы странно радостно и умиротворенно. Он ничем не обременил её, был ласков, впрочем, грубым с женщинами он быть никогда и не мог, но сейчас, доведённый её нежными, потеплевшими от жара его тела руками до истомы и полного изнеможения, почувствовал себя почти счастливым.
