— Да, мисс Мелани, я встретил совершенство…
Голос девицы на минуту утратил игривость.
— Бог мой… Вы влюбились в Эбигейл? И она согласилась?! Согласилась стать супругой проповедника нравственности и миссионера Господнего? А что… ей это подойдёт.
Мистер Роуэн, похоже, усмехнулся.
— Она не могла согласиться, мисс Мелани.
— Вот как? Так стало быть, вы остались с носом?
— Я не мог остаться с носом, мисс Хилл, ибо не получил отказа.
— Я вас не понимаю. Уж что-что, а отказывать Гейл умеет… Так, по вашим словам, она не согласилась быть вашей супругой, но отказа вы не получили… Это и есть прославленная мужская логика?
— Это прославленная женская поспешность в суждениях, мисс Хилл. Я не получил отказа потому, что вовсе не сватался. По несчастному стечению обстоятельств, сердце моё остановилось на другой особе. Душа моя именно в ней увидела совершенство. Но мужчины нелепо устроены: что бы ни говорили душа и сердце, ум тоже норовит вмешаться и произнести свое суждение. Оно не всегда бывает последним и главным, ибо ум часто остается в меньшинстве, но высказаться-то он должен. Но теперь мне удалось согласовать мнения сердца, ума и души, и я намерен посвататься.
Мисс Хилл недоуменно хмыкнула и растерянно повторила.
— По несчастному стечению обстоятельств вы влюбились в другую особу… Господи… Вы полюбили мисс Вейзи?
Голос мисс Мелани прозвучал на пол-октавы выше, чем обычно. Девица, казалось, была подлинно ошеломлена. Голос же мистера Остина Роуэна, наоборот, сел, казалось, он просто охрип от изумления.
— Причём тут мисс Вейзи? Я влюбился в вас, Мелани, и сватаюсь к вам.
Несколько секунд девица молчала потом язвительно осведомилась.
— А причём тут тогда… несчастное стечение обстоятельств?
— О, Боже мой!.. Я неудачно выразился. Я полюбил вас в ту минуту, Мелани, как только увидел у Ренна. Сердце мое с того мгновения принадлежало только вам. Если же я и позволял себе порой критические замечания в ваш адрес, то просто потому, что не видел иного способа привлечь ваше внимание — вокруг вас звучали одни комплименты и я видел, что вы привыкли к ним… Я люблю вас, Мелани. И хотел бы быть любимым в ответ…
В голосе мисс Мелани Хилл теперь не было слышно ноток раздражения.
— И став моим мужем, вы снова будете критиковать мои платья?
— Да нет, я же сам буду их выбирать.
— Вы просто нахал, мистер Роуэн.
— Да, но вы говорили, что любовь — это чувство, которое позволяет не видеть недостатки людей, прощать слабости ближних, быть снисходительным и добродушным. Будьте же снисходительны к моему нахальству.
— А если я откажу вам, то навлеку на себя упреки в непоследовательности?
— Разумеется.
— Вы оказываете на меня непомерное давление, — мелодично промурлыкала мисс Мелани и, судя по всему, покинула балкон. Исчез и Роуэн.
Кейтон поднялся. Вдохнул полной грудью, но ему не полегчало. Наоборот, он ощутил, как судорогой боли свело зубы. Господи, ну почему? Почему тот же Роуэн может позволить себе ухаживать за приличными особами, добиваться взаимности, свататься — а все, что достаётся на его долю — это насмешки дурочек, вонючие проститутки да жалкое самоублажение? Он ощутил столь тягостный спазм боли, что свело зубы.
— О, ты здесь… — услышал он за спиной голос Райса и обернулся.
Клиффорд не заметил его дурноты, но оперся локтями о перила. Кейтон видел, что он по-прежнему мрачен и раздражен. Он подошел и стал рядом, опершись на перила.
— Что-то случилось, Райс?
Тот зло сплюнул вниз.
— Как сказать… Я проигрался в пух.
— Когда ты успел? — подлинно изумился Кейтон, смутно припоминая, что в пятницу вечером видел того в винной лавке, где сам он, идиот, напился почти до бесчувствия и бредовых древнегреческих сновидений…
— В клубе, вчера ночью.
— И сколько? — сам Кейтон не играл никогда, по непонятной ему самому причине был начисто лишён азарта игрока и интереса к игре. — Фунтов пятьдесят? — Энселм не был транжирой, и тратился только на книги.
Райс хмыкнул.
— Подымай выше. Двести пятьдесят.
Теперь хмыкнул Кейтон. Ничего себе. За один раз? Фортуна, стало быть, показала приятелю задницу?
— Хуже всего то, что через неделю надо расплатиться за двух лошадей с Фисби, да каретнику, да портному. А отец больше не даст.
