Требовало капитальных вложений и лицо. Как ни ухаживала за ним Галина Евгеньевна смолоду, как ни старалась, какими кремами и масками не баловала кожу, а возраст опять же давал о себе знать. Появилась легкая одутловатость, отечность под глазами. Строго контролировала употребление жидкости, особенно старалась не пить воды на ночь, а утром все равно неизменно обнаруживала отечность под глазами и набрякшие веки. Несмотря на это, кожу прорезали заметные невооруженным глазом морщинки.
Нужно было и одеваться поэффектнее. Кто посмотрит на женщину «слегка за сорок», если у нее не идеальная фигура, несвежее лицо, и одета она в китайскую трикотажную кофточку? Никто. Следовательно, лежать ей придется одной, повода для расхода калорий больше не будет, и от этого они начнут откладываться не только на бедрах и талии, но и на животе, под мышками, на ляжках, во втором подбородке. Станут склеиваться друг с дружкой, и – о ужас! – уже совсем скоро превратятся в страшный, неизлечимый целлюлит.
Чтобы этого не произошло, Галине Евгеньевне нужны были деньги. Зарабатывала она… ах, да какой там заработок?! Слезы одни. Алименты от Конакова давно перестали поступать – Ольге-то, дуре здоровой, без малого двадцать три. А вместо того чтобы помогать матери, только тянет на себя весьма скромный семейный бюджет, дрянь!
Раньше было намного проще. Во-первых, Конаков, как порядочный отец, до дочкиного совершеннолетия регулярно подкидывал деньжат. Немного, правда, зато сам, без всяких судебных принуждений. И даже чуточку больше, чем полагалось по исполнительному листу. Во-вторых, Галина Евгеньевна всегда была эффектной женщиной, стало быть, недостатка в поклонниках не испытывала. А поклонники с пустыми руками в гости не ходят. Кто деликатесы несет, кто подарки в виде откровенного бельишка, а кто и совсем уж прагматично: деньгами за любовь платит. Ой, нет, «платит» – это уж как-то совсем грубо. Скажем, по-дружески помогает любимой женщине. И пусть деньгами получалось не особенно романтично, и уж тем более некрасиво, зато всем удобно: и кавалеру не надо голову ерундой забивать, рыская по магазинам в поисках подарков, а для Галины это самый рациональный вариант. Она сама знает, на что тратить деньги.
С возрастом привычный расклад стал меняться. Пропадали старые любовники, новых же почти не прибавлялось. Да и те, кого невероятными ухищрениями удавалось заманить, застав дома Ольгу, тут же переключали внимание на нее. Галина Евгеньевна злилась про себя, продолжая мило улыбаться гостям. Зато после ухода очередного любовника давала выход эмоциям, и уж тогда на дочь обрушивался целый водопад обвинений. В выражениях мать не стеснялась. Впрочем, она ничего не стеснялась даже тогда, когда Ольга еще пешком на горшке сидела.
– Сука! Ты чего жопой крутишь перед моими мужиками? Это ты мне пытаешься доказать, что тоже чего-то стоишь, мне, да? Ты, курва, лучше бы денег в дом принесла – вот тогда бы я поверила, что ты уже выросла. Тогда бы я поверила, что ты чего-то стоишь. Тебе двадцать три, ты же перестарком скоро станешь! Тебе замуж надо, а ты все ходишь, моим кобелям жопой подмигиваешь. Да ты, гнида, знаешь, что без них нам с тобой завтра жрать нечего будет? Мы от голода загнемся, доулыбаешься, сука! Сколько я тебя кормить должна? До старости? Это ты, ты должна меня кормить, дрянь неблагодарная! Я на тебя двадцать лет на спине пахала, а ты моих кобелей отбиваешь? Думаешь, так хороша, да? Ни хрена подобного! Молода – да, только молодость твоя ни копейки не стоит. Не забывай – пока что я тебя кормлю, пою и одеваю!
Тяжелыми словесами мамаша удовлетворялась редко. Все норовила швырнуть что-нибудь в неблагодарную дочь, а то и банально отстегать чем под руку попадет. Чаще всего тряпкой: едва очередной мужик за дверь выскочит, вышколенная дочь тут же принимается подтирать следы его пребывания: стол, мебель, полы. Чтоб духу кобелиного в доме не осталось. Мать приучила. Только зазевайся с уборкой, только оставь где хоть пятнышко, хоть пылинку – не рада будешь, что на свет родилась.
Выхватив грязную тряпку из рук дочери, Галина Евгеньевна вкладывала в нее весь гнев, хлеща несчастную и вдоль, и поперек, норовя попасть по лицу, чтоб сильнее унизить.
