Я услышал тихий, очень тихий шепот, похожий на эхо голоса Лаш:
Все, что в моих силах, хозяин дорогой.
Я поиграл еще немного, прежде чем осторожно отставил гитару в сторону.
Потом встал, позвонил отцу Фортхиллу и попросил его приехать и забрать почернелый динарий, как только я выкопаю его из-под своего подвала.
Я засек Томаса у его дома и, держась в отдалении, проследил его путь по городу. Он направился по Эль в сторону Петли, потом свернул на параллельные улицы. Он казался бледнее и напряженнее обычного. Он потратил чертову уйму энергии, сражаясь с вурдалаками, и я знал, что ему необходимо кормиться — возможно, с опасностью для кого-то, — чтобы восстановить утерянное.
Я позвонил ему на следующий же день после битвы и попытался поговорить с ним, но он отвечал сдержанно, отстраненно. Я сказал ему, что беспокоюсь о нем, утратившем столько энергии. Он повесил трубку. Два следующих звонка он обрубал, едва сняв трубку.
Поэтому, раз я такой смышленый и чувствительный тип, щадящий чувства брата, я двигался за ним хвостом, пытаясь выяснить, какого черта он избегает разговоров со мной. Что ж, если ему так трудно сказать, узнаю обо всем самостоятельно. Я же сказал: я чувствительный. И внимательный. И возможно, немного упрямый.
Томас не слишком скрывался. Я ожидал, что он станет перемещаться по городу, как осторожный кот по спинкам кресел-качалок, но он просто дефилировал вперед, чертовски стильный в темных брюках и свободной малиновой рубахе, сунув руки в карманы, а лицо его по большей части скрывала шевелюра.
Даже так он привлекал к себе женские взгляды. Он напоминал ходячую рекламу одеколона — с той лишь разницей, что даже молча и не двигаясь он заставлял женщин оглядываться на него через плечо и будто невзначай поправлять прическу.
В конце концов он дошагал до Парк-Тауэр и зашел в модный салон-кофейню под названием «Кубок прически». Я покосился на часы и прикинул: а не последовать ли мне за ним. В окно я разглядел несколько человек, сидевших за стойкой в кафе. Пара довольно симпатичных девушек раскладывала что-то на прилавке, но ничего больше не было видно.
Я обнаружил точку, откуда просматривалась дверь, встал там и сделал вид, что меня нет, — это проще, чем можно подумать, даже если рост у вас как у меня. Чуть позже в «Кубок» явились две женщины, чьи волосы и ногти которых беззвучно кричали о кропотливой работе косметолога. Салон открылся через несколько минут после того, как туда вошел Томас, и в нем сразу же закипела жизнь. Основную клиентуру составляли явно состоятельные, ужасно привлекательные и по большей части молодые женщины.
Это поставило меня перед дилеммой. С одной стороны, я не хотел, чтобы кто-либо пострадал из-за того, что мой брат потерял ради меня столько сил. С другой — мне не слишком улыбалось войти и застать брата, царящего над толпой готовых молиться на него женщин, словно какой-нибудь темный бог похоти и тени.
Я пожевал губу и в конце концов решил зайти. Если Томас… если он превратился в такого же монстра, как остальные члены его милой семейки, я должен был хотя бы попытаться вразумить его, чтобы он немного одумался. Или хлопнуть по мозгам. Как получится.
Я толкнул дверь в «Кубок», и мне в нос немедленно ударил восхитительный аромат кофе. Внутри громко играла какая-то техно-музыка, настраивающая на бездумно-позитивный лад. В первом зале располагались кофейный бар, несколько столиков и маленький подиум рядом с тяжелым занавесом. Стоило мне войти, как одна из юных дам покинула стойку бара и, приблизившись, одарила меня искристой, с большим содержанием кофеина улыбкой.
— Привет! — произнесла она. — Вы записаны на сегодня?
— Нет, — ответил я, косясь на занавес. — Эм… мне только поговорить кое с кем надо. Секундочку.
— Сэр, — запротестовала она и попыталась заступить мне дорогу.
Мои ноги длиннее. Я улыбнулся ей в ответ и, опередив ее на пару шагов, отдернул занавес в сторону.
Техно-музыка сделалась немного громче. Задняя комната заведения пахла так, как обычно пахнет в салонах красоты — разнообразной химией. Дюжина парикмахерских кресел, занятых все до единого, выстроилась вдоль боковых стен; у дальней стены на невысоком подиуме располагалось еще одно парикмахерское кресло, больше и разнообразно оснащенное. У основания подиума стояло кресло для педикюра, и молодая женщина в грязевой маске, с огуречными кружками на глазах как раз подвергалась этой процедуре. Выражения лица ее я, разумеется, не видел, но поза ее выражала расслабленное наслаждение. С противоположной стороны под феном сидела другая молодая женщина и, явно пребывая в блаженной неге, какая нередко охватывает после удачной и приятной стрижки, читала журнал. И наконец, еще одна женщина в главном, люксовом кресле с видом такого же блаженства запрокинула голову назад, пока ей мыли волосы.
