– Мы русские солдаты.
– Русские солдаты в тылу немецкой армии? Разведчики?
– Нет, военнопленные.
– Тогда каким образом вы оказались в расположении полка? Без конвоя?
– Мы отстали от колонны.
– Попросту говоря, сбежали. Не так ли? Молчите… Так что же вы хотите?
– Чтобы с нами обращались, как с военнопленными. Согласно конвенции…
– На русских конвенция не распространяется, к вашему сведению. Тотальная война. И мне, поверьте, жаль: я всего лишь выполняю приказ. А в немецкой армии приказы не подлежат обсуждению. Все, разговор закончен. Увести!
Капитан запахнул доху и направился к выходу из блиндажа. Неожиданно у порога он остановился в раздумье, затем скомандовал:
– Отставить! Шнитке, вы мне тут сетовали на минные поля… Ну что же, это, пожалуй, выход… Саперы есть среди вас? – глядя в упор на Алексея, спросил немец.
– Саперы? Нет…
– Жаль… Впрочем, не суть важно. Дадим вам шанс… Шнитке!
– Слушаю, господин капитан!
– Хорошо покормить их и пусть приведут себя в порядок. В теплый блиндаж под охрану. Завтра утром в десять часов зайдите ко мне, обер-лейтенант…
– Не пойду! Лучше пуля, чем так! – кричал в исступлении Никифор.
– Я не предатель, – коротко отрезал Дато и застыл неподвижно в углу блиндажа, где беглецов под стражей держали уже вторые сутки.
Гриценко как обычно промолчал, только вздохнул тяжело, но видно было, что он поддерживает своих товарищей.
– Вы меня считаете предателем? – глухо спросил Алексей.
Дато и Никифор молчали, только Гриценко, поерзав на березовом чурбаке, заменявшем ему стул, ответил:
– Та хватэ вам, хлопци, скубтыся… – вновь завздыхал: – Ох, и вмыраты не хочеться…
На допросе Алексей не сказал немецкому капитану правду: среди них был сапер, Никифор. Кроме него, в этом деле неплохо разбирался и Гриценко, который служил оружейным мастером авиаполка, не говоря уже об Алексее, который во время боев с финнами был включен в отряд особого назначения, где доскональное знание военной специальности минера было делом само собой разумеющимся.
Лейтенант Шнитке объяснил ситуацию предельно кратко: или немедленный расстрел, или они пойдут впереди разведгруппы через минные поля. В случае удачного исхода поиска им будет сохранена жизнь.
Накормили досыта. Снабдили вонючими румынскими сигаретами и теплым шерстяным бельем, бывшим в употреблении, но вполне добротным.
Когда озадаченный таким необычным обхождением Никифор спросил у Алексея, чем все это вызвано, вот тут-то и разразилась настоящая буря внутри блиндажа: Никифор и Дато засыпали Алексея упреками за то, что он раньше не объяснил им причины странных милостей немцев.
– Выслушайте и поймите меня… – голос Алексея срывался от волнения. – Умереть мы всегда успеем. Большого ума для этого не нужно. Конечно, лучший и желанный вариант – остаться в живых, добраться к своим и снова с оружием в руках бить фашистов. Но коль так уж получилось, что мы не вольны осуществить свои замыслы, как нам хотелось бы, приходится выбирать из двух зол меньшее…
– Алеша… – перебил его Никифор. – Неужели ты… ты расчистишь им дорогу и будешь прикрывать своим телом этих выродков от пуль только ради того, чтобы снова очутиться в лагере?
– А разве я так сказал? – Алексей перешел на шепот. – У меня есть план, только верьте мне, друзья…
Заминированное поле клином вгрызалось в молодую березовую рощицу. Нетронутая белизна снежного покрова, казалось, отражала крупные звезды, усеявшие небосвод.
Ползли цепью. Вслед за каждым из них метрах в двадцати полз немецкий разведчик, держа в руках тонкую, но прочную пеньковую веревку, привязанную к ноге пленника замысловатым узлом. Малейшее отклонение от маршрута – смерть. Неповиновение приказам немецких разведчиков, которые передавались с помощью страховой веревки (одно подергивание – стоп, два – вперед), – смерть.
До минированного поля шли на лыжах. Хорошо тренированные немцы, одетые в маскхалаты, казались бестелесными призраками, так бесшумно и уверенно скользили они среди сугробов. Такие же маскхалаты напялили и на пленников.
"Неужели так просто взяли и пошли в поиск? Неужели немцы до такой степени наивны, чтобы понадеяться на нас? – мысли не давали покоя Алексею. – Неужели так уверены, что ради жизни мы готовы на предательство?".
