— Да!
— Мне очень жаль, что я должен касаться этого пункта, к сожалению, его никак нельзя обойти. Вы тут совершенно не виноваты, да и едва ли пострадаете. Я слышал, вы считаетесь сыном покойного друга детства профессора Велау; это очень умно придумано и предупреждает всякие попытки копаться в прошлом. К тому же ваш батюшка скончался более двадцати лет тому назад, последние годы жил за границей и, насколько мне известно, никогда не вступал в явный конфликт с законом! Но совершенно иначе повернется все дело, если вы назовете имя вашей матери. Разумеется, это произведет большую сенсацию как в аристократических кругах, так и в армии. Начнутся бесконечные пересуды, и то, что ныне давно похоронено, снова выплывет на Божий свет. Но я должен предоставить вам самому решить, приятно ли будет для вас, если прошлое вашего батюшки опять станет предметом людских толков. Что же касается лично моего отношения к данному вопросу, то я обращаюсь непосредственно к вашему чувству справедливости, которое...
— Довольно! — глухим голосом перебил генерала молодой офицер. — Избавьте меня от дальнейших рассуждений, ваше высокопревосходительство! Я уже сказал вам, что считаю совершенно бесполезными всякие объяснения между нами, потому что ни минуты не думал о возможности огласить нашу родственную связь, которую я так же решительно отвергаю, как и вы. Мне казалось, что вы могли убедиться в этом еще в наше первое свидание, когда я отказался от предложенной мне «протекции». Но я не предполагал, что она должна была быть платой за мое молчание!
Генерал видел, что Михаил глубоко оскорблен и с трудом сдерживается. Поэтому он мягко сказал:
— Вы не так приняли мои слова, как они были сказаны. Я отнюдь не хотел обидеть вас!
— Нет? — крикнул Михаил. — А что же представляет собой весь этот разговор, как не оскорбление с начала до конца? Или как вы назовете иначе, когда сына заставляют выслушивать подобные вещи о его отце, когда ему без стеснения заявляют, что из-за отца он тоже теряет право на честь и уважение? Я не могу защищать отца или отомстить за него — он сам лишил меня такой возможности, а вы воображаете, будто я не страдаю от сознания этого? Было время, когда я чуть не погиб из-за этого, но я отважился на борьбу с тенью прошлого. Я нахожусь еще пока в самом начале своей карьеры, я еще ничего не совершил. Однако когда позади меня будет лежать целая жизнь безукоризненной, почетной работы, тогда и эта старая тень исчезнет! Не все люди так безжалостны, как вы, граф Штейнрюк, да и не у всех, слава Богу, такой герб, который надо охранять от пятен!
Генерал резко встал.
— Потрудитесь сдержаться, лейтенант Роденберг! Вы забываетесь! С кем вы говорите?
— С моим дедушкой! И пусть он забудет на несколько минут, что он в то же время является моим генералом! Не бойтесь! Я назвал вас так в первый раз, который будет и последним тоже, потому что со словом «дедушка» у меня не связывается ничего священного и дорогого! Моя мать умерла в нищете и несчастье, в горе и отчаянии. Но она ни разу не открыла рта для просьбы к тому, который мог одним словом спасти ее и ее ребенка. Она знала своего отца!
— Да, она знала его! — сухо ответил Штейнрюк. — Когда она убежала из отцовского дома, чтобы стать женой искателя приключений, она знала, что отныне между нею и ее родиной порвана всякая связь и что нет более путей для примирения! Уж не хочет ли теперь ее сын осмелиться осуждать строгость глубоко оскорбленного отца!
— Нет! — ответил Михаил, мрачно и твердо глядя в лицо генералу. — Я знаю, что моя мать открыто пошла наперекор вашей воле, что она пренебрегла родиной и семьей, и если у отца говорило не сердце, а одно лишь формальное право, то он должен был оттолкнуть ее. Но я знаю также, что самой страшной провинностью ее было то, что она последовала за искателем приключений мещанского происхождения. Будь он из привилегированного класса, будь он заблудшим, опустившимся отпрыском аристократической семьи, ее не стали бы судить так строго, ей открыли бы в несчастье отцовские объятия, и ее сыну не стали бы представлять отцовскую память в виде какого-то позора! Ведь тогда я как-никак был бы наследником старого имени, ну, а все остальное постарались бы тщательно замаскировать. И уж во всяком случае меня не сдали бы в руки какого-нибудь Вольфрама в надежде, что я пропаду там!
