— Кунрад фон Эберштейн и Гильдегунда фон Ортенау в лето от Рождества Христова...
— Да, да, баронесса, я уже знаю, я хорошо помню эту историю! — с отчаянием перебил ее Ганс — Благодаря вашей любезности я уже очень подробно посвящен в хронику вашей семьи. Я хотел в сущности только за-метить, что пребывание в старом замке должно быть очень скучным. Вы приносите своему батюшке большую жертву этим, потому что молодая девушка должна стремиться к свету и жизни!
Герлинда отрицательно покачала головой и сказала с непогрешимой уверенностью семидесятилетнего старца:
— Свет и жизнь никуда не годятся!
— Никуда? — удивленно переспросил юноша. — Да вы-то откуда можете знать это?
— Так говорит папа, — ответила Герлинда с торжественностью, которая свидетельствовала, что афоризмы старого Эберштейна принимаются ею вполне на веру. — Свет делается все хуже, и на теперешнем столетии сказываются все признаки упадка, так как знать не имеет более никакого значения.
Ганс улыбнулся и возразил ей:
— Да, знать! Но ведь и помимо знати существуют люди на свете!
Герлинда взглянула на него с некоторым удивлением — казалось, она сомневалась в этом. После глубокого раздумья она заявила:
— Ну да! Мужики!
— Верно! А потом существуют и другие классы, которым нельзя отказать в праве на существование. Например, ученые, художники, к которым принадлежу я...
Герлинда с выражением крайнего изумления открыла рот и заявила:
— К художникам!
«Да, ведь она принимает и меня тоже за субъекта, выскочившего из глубины средних веков!» — подумал Ганс и сказал вслух:
— Разумеется, баронесса! Я занимаюсь искусством и льщу себя надеждой, что мне кое-что удастся на этом поприще!
Видно было, что девушка считает такое занятие очень неподходящим. К счастью, ей вспомнилось, что кто-то из Эберштейнов занимался астрологией, и это до известной степени объяснило ей странный вкус барона Велау-Веленберга. Тем не менее, она сочла необходимым преподнести ему отцовский афоризм:
— Папа говорит, что представитель древнего аристократического рода не должен идти на компромиссы с современностью: это унижает его!
— Да, но это — личное, воззрение барона! — возразил Ганс, пожимая плечами. — Он настолько отошел, от всего мира, что потерял с ним всякую связь. Однако люди одного с ним происхождения думают уже совершенно иначе. Возьмите для примера Штейнрюков, семью, которая так же стара, как и ваша!
— На двести лет моложе! — возмущенно перебила его Герлинда.
— Совершенно верно, на целых двести лет! Я вспоминаю, их родоначальник упоминается впервые в эпоху крестовых походов, тогда как ваш встречается в восьмом столетии...
— В десятом!
— Совершенно верно, в десятом! Я просто оговорился, я имел в виду именно десятое... Однако вернемся к Штейнрюкам. Граф Михаил — командующий войсками. Его сын, насколько мне известно, был дипломатом, его внук — на государственной службе. Все они находятся в самой середине бурного потока современности и едва ли согласились бы со взглядами вашего батюшки. Впрочем, и вы тоже станете иначе думать обо всем этом, когда выйдете в мир и жизнь!
— Я хотела бы никогда не входить туда, — тихо и застенчиво сказала Герлинда, — я так боюсь!
Ганс улыбнулся. Он подошел поближе к девушке, и его голос зазвучал необыкновенно мягко и нежно, словно он говорил с ребенком:
— Это вполне понятно: ведь вы живете в стороне от жизни и погрузились в давно минувший волшебный мир, словно спящая красавица в сказке. Но когда-нибудь настанет день, когда живую изгородь, скрывающую вас от мира, сломают, день, когда вы проснетесь от волшебного сна, и, поверьте мне, баронесса, то, что вы тогда увидите, уже не будет пылью и тленом столетий!! Нет, вы увидите теплый золотистый солнечный свет и научитесь заглядывать в жизнь!
Герлинда молча выслушала эту тираду, но прелестная тихая улыбка, игравшая около ее уст, выдавала, что она знает сказку о спящей красавице. Она медленно подняла глаза, но только на один миг, и снова быстро опустила их. Должно быть, в выражении лица молодого человека ей блеснула частица того света, о котором он говорил, потому что она вдруг густо покраснела и резко отвернулась.
