Сигвульф подставил объёмистый мешок, и весёлая счастливая Ларишка наполнила его хлебом, колбасами, салом, не забыла об амфоре с вином. Хорошо быть славной воительницей, но ещё лестнее для сарматки, а тем более для венедки, слыть хорошей хозяйкой, богатой и щедрой. И дары эти не были платой за лесть. Все знали: не одарить колядников — значит обидеть Даждьбога и Ладу, накликать беды на свой дом и на всё племя.
Вышата достал из сумы Колаксаеву чашу. Ларишка наполнила её мёдом из серебряного греческого кувшина. Волхв вылил на Бадняк мёд, потом вино, потом пиво. Золотистое пламя сливалось с золотом напитков и вспыхивало ещё ярче. А колядники пели о богатом урожае и несметных стадах, которые даруют боги Ардагасту и его царству. Русальцы ударяли жезлами по Бадняку, выбивая снопы искр, а волхв возглашал:
— Сколько искр со священного дерева, сколько звёзд в небе, столько снопов на полях венедов, столько приплода в стадах росов!
Но перед главным обрядом — пляской русальцев — предстояло ещё позвать на Рождество тех, кого и поминать-то не годится: ведь Солнце дарует свет всем, кроме тех, кто сам от него бегает. Ардагаст поднял бактрийскую чашу с горячим киселём и громко позвал:
— Мороз, мороз, иди кисель есть!
Ряженый Хилиарх, выпятив грудь и бросив бороду за плечо, подошёл, выпил кисель с видом олимпийца, вкушающего нектар, и довольно погладил себя по животу. Царь снова наполнил чашу и возгласил:
— Эй, мертвецы заложные, утопленники, удавленники, опойцы, зверем заеденные, в бою безвестно павшие, сколько вас ни есть в этом лесу, идите кисель есть! А не идёте, так чтобы весь год не приходили!
Притих вой в лесу, заколебалось от ветра пламя: слетались души неупокоенных вкусить сладкий, горячий дух священного напитка. А царь снова позвал:
— Волк, волк, иди кисель есть! А не идёшь...
— Иду-у-у! — протяжно отозвался Серячок, подбежал к Ардагасту, упёрся лапами в грудь и быстро вылакал всю чашу.
Вдруг толпа зашумела, раздалась. Из леса вышел ещё один волк — крупный, седой, почти белый. Перед ним почтительно расступились: «Белый волк, зверь Ярилы!», «Небесный волк, предок наш!» Иные росы даже увидели крылья над плечами зверя. А между деревьями многие заметили Белого Всадника. Только Серячок обеспокоился и недоверчиво заворчал. Ардагаст снова наполнил чашу, протянул её лесному гостю. А тот важно, неспешно прошёл сквозь толпу, приблизился к царю — и вдруг белой молнией бросился на Вышату, норовя выхватить зубами Огненную Чашу. Волхв упал наземь, но чаши из рук не выпустил. Серячок прыгнул наперерез и успел ухватить белого за плечо. Мощные клыки щёлкнули перед самой чашей. А она вдруг полыхнула золотым пламенем. Едва не обжёгши морду, белый хищник отпрянул назад. Сцепившиеся волки завертелись, взметая снег.
Воины остолбенели, не смея тронуть священного зверя. Первым опомнился Хилиарх и схватил хищника за задние ноги. Вишвамитра прижал к земле голову и передние лапы белого волка. Ларишка стянула ему челюсти темляком акинака, а Шишок не без труда оттащил Серячка. Белого волка скрутили поданным кем-то арканом. Вышата опытным взглядом окинул зверя, раздвинул седую шерсть и с заклятием перерезал показавшийся из-под неё чёрный пояс. Задрожал воздух, и перед росами предстал крепкий, жилистый воин с волчьей шкурой на плечах. Волосы его были седы, но лицо, иссечённое шрамами, далеко не старо. Один из дреговичей пригляделся и хлопнул себя по бёдрам:
— Побей меня Перун, это же Волх, князь нуров! Вот так зверь на ловца прибежал!
— Да, я князь этой земли! — гордо вскинул голову оборотень. — А вы здесь — бродяги и разбойники.
Воины возмущённо зашумели:
— Сам ты разбойник! Тебя на праздник позвали, а ты — святыню воровать? Да ещё божьим зверем прикинулся!
— В прорубь его, святотатца!
— К дереву привязать и из луков расстрелять!
— Я тебя, вора, сам на дубу повешу! — прорычал из-под медвежьей маски Сигвульф.
— Я лучше шкуру живьём сниму! — поигрывая акинаком, сказала Саузард.
«За него же всё племя мстить будет», — подумал Ардагаст и, к удивлению многих, развязал путы пленника. Тот поднялся и, окинув собравшихся презрительным взглядом, произнёс:
