Здесь бесстыдничали наперебой и северяне, и поляне, и нуры, и дреговичи — перед Чернобогом все были равны, хотя натравливать племя на племя и род на род хорошо умели.
А внизу, в яру, Ардагаст напряжённо ждал: когда же протрубит рог? Наконец рог прозвучал... совсем с другой стороны. Зореславич с досады сжал рукоять меча Куджулы. Конники в тумане прошли долиной Глубочицы мимо ворот городка и оказались перед северным отрогом горы! Видно, колдовское сонмище отвело глаза даже Милане...
— Всем налево и вверх! — тихо приказал Зореславич.
Стараясь поменьше шуметь, воины полезли вверх по склону. Мокрая глина скользила под ногами, но, помогая себе оружием, они смогли довольно быстро достичь частокола, шедшего по краю горы.
Ухватившись руками за заострённые концы брёвен, Ардагаст подтянулся и глянул поверх частокола. Голая толпа усеяла двор городка и склоны холма посреди него. На холме, озарённый пламенем костров, возвышался громадный идол, вытесанный из дерева и обожжённый до черноты. Островерхая голова глядела на три стороны тремя жуткими харями. Одна сжимала в зубах человека, другая — быка, третья — рыбу. Рука идола прижимала к груди три кочерги. Перед идолом на подставке стоял большой турий рог, совершенно чёрный, окованный вверху серебром. Чуть дальше от идола на трёх камнях лежала треугольная каменная плита. На нём белело что-то, плохо заметное снизу. Ардагаст как-то сразу понял, кто распят на жертвеннике и зачем.
Кто-то голый и рогатый, стоявший над жертвенником, заглянул в рог и с торжествующим криком вылил то, что в нём было, на распятое тело. Над сборищем зазвучал громкий, полный злой силы голос, в котором трудно было узнать прежний ехидный голосок заместителя верховного жреца:
— Радуйтесь, вещие: жертвенной крови в священном роге не убыло с самых святок. Значит, в этом году будет немало кровавых дел, угодных Чёрному богу. Приобщимся же к его силе, дабы исполнять его волю! Причастимся, о мудрейшие волхвы и ведьмы четырёх венедских племён! Тридцать — священное число. Причастимся кровью семерых детей, телом шести женщин.
У дурачья завтра Велик день. А у нас — свой праздник.
Пусть же трепещут перед нами те, внизу! Кто приобщиться к нашей мудрости и силе не смеет, пусть дрожит перед нами! Мы на этой святой горе превыше всех старейшин, воевод и князей, а царей нам в лесу вовсе не надобно!
Сборище одобрительно загудело. Стоявший рядом с царём Вишвамитра тяжёлой рукой стиснул рукоять кханды. Как же эти «мудрейшие» похожи на жрецов Шивы! Только что не наловчились ещё сочинять мудреные книги, не настроили каменных храмов и не накопили столь же опасных знаний, ибо мудрость бессовестных опаснее ядовитых зубов кобры и клыков тигра.
А голос Скирмунта вдруг стал самодовольноехидным:
— Кто это там за тыном стоит, зайти не смеет? Помнит, видно, что бывает с теми, кто наши обряды подглядывает, если только не даст какая сердобольная ведьма такому метлу, чтобы ноги унёс. Да уж ты, царь Ардагаст, гонитель мудрых, такой ведьмы во всех лесах не найдёшь. Не стесняйся, заходи с мужичьем своим, пока твои конники в тумане бьются с тем, чего там нету. А мы уж для ваших тел и душ чего только не приготовили...
Его слова вдруг прервал звонкий, весёлый смех Добряны. Северянке, привязанной к холодной каменной плите, вдруг стало легко и нестрашно. Ардагаст здесь, с войском! Значит, понял: не дура она гулящая, чтобы самой в ведьмы податься. А этим уродам сейчас не до неё станет. Ничего они ей не сделают, разве что убьют напоследок... Ардагаст взял из рук Вышаты Огненную Чашу и высоко поднял её. Золотистый свет озарил яр, враз рассеяв туман. Вишвамитра, взявшись руками за два бревна частокола, разом выворотил их из раскисшей земли, третье вышиб ногой. Ардагаст выхватил меч из золотых ножен:
— Росы, вперёд! Слава!
— Слава! Смерть ведьмам! Сгори, проклятое гнездо!
Индиец первым бросился в пролом, подняв одной рукой двуручную кханду, с криком: «Харе Кришна!» Следом ворвались царь с русальцами и волхвами, а за ними хлынули пешцы.
— Не лезьте все в пролом! Давайте через тын или сами брёвна валите! — покрикивал Ратша.
