— Ажуол — святой жрец, — громко всхлипнул Радвила. — Если бы я тогда в Тушемле послушал его, а не этих полумедведей!
— Какие вы тут все святые да праведные, — иронически прищурился Ардагаст. — Мы, случайно, в Ирий не забрели? Одно село спасли — награди вас Даждьбог, а где остальные делись? Где вы были, когда «кабаны» чуть не у вас на глазах людей ели? Или Гимбута князем без вас выбирали? — В голосе Зореславича звучал гнев.
— Что мы могли сделать против Гимбута? С ним были лучшие воины племени, — развёл руками один из старейшин.
— Вы могли впустить венедов в городки, закрыться в них и позвать меня на помощь. Я бы поспешил даже с одной конницей.
— Твои всадники быстры, но Гимбут до их прихода успел бы разорить не один городок. Мы что же, должны были погибнуть ради людей другого племени? — В голосе старейшины звучало самое неподдельное удивление.
— Да, должны были! — безжалостным тоном ответил Ардагаст. — Так велит Огненная Правда.
Чьё ваше племя? Какого бога — Белого или Чёрного?
— Мы не знаем таких богов, — растерянным голосом сказал старейшина и вопросительно взглянул на Ажуола.
Но вместо него ответил Вышата:
— Белбога вы зовёте Владыкой Судьбы и Первейшим, Чернобога — Поклусом, и Вельнясом, и Кавасом! Теперь вспомнили, что есть Свет и есть Тьма?
— Мы голядь... Мы чтим всех богов. — Голос старейшины дрожал. Городок его был самым северным на Десне, и всё, что происходило среди богов и людей за пределами его рода и племени, старейшину мало тревожило. И вдруг словно боги перенесли его вместе с родом в другой, огромный и непонятный мир. И правил в этом мире золотоволосый князь с золотым мечом, и его голубые глаза с гневом глядели на старейшин.
— Всех чтите? Я это видел — вчера на Белизне. Ни один из ваших, насильно на войну уведённых, ко мне не перешёл. Вместе со всеми чествовали Чёрного с Гимбутом, вместе со всеми орали: «Всех не съедим, нам рабы нужны!» Так вот, сами теперь станете рабами. Слушайте мою царскую волю: один лишь Владимиров городок будет стоять, как прежде. Остальные сдадите моему войску со всем, что в них есть. А ваши роды пойдут со мной на юг, в Полянскую землю. Что в руках унесёте, то и ваше. Будете для нас, росов, землю пахать, скот пасти, рыбу ловить. Когда заработаете себе на выкуп, можете, по венедскому обычаю, хоть в нашем племени остаться, хоть идти на все четыре стороны. Можете и сюда вернуться, но жить будете вместе с венедами. А городков здесь вовсе не будет, кроме Владимирова. И ещё: всех, кто человечину ел, выдадите. На смерть.
Старейшины покорно склонили головы. Золотой князь был нещаден, как солнце в летнюю жару, но справедлив.
Молчавший до сих пор верховный жрец с горечью произнёс:
— Во всём виноват я. Что всю жизнь терпел людоедские обычаи. Что не проклял при народе именем Перкунаса всех, кто пошёл в этот бесовский поход. Что не поднял вас на войну с Пекельным и его полчищем. Надеялся в стороне остаться и вас тому же учил... Разреши мне, царь, идти на юг вместе с голядью. Если тебе нужен такой старый раб...
— Прости, жрец, но не ищешь ли ты снова лёгкого пути? — возразил Выплата. — Скажут: предатель ушёл со своим хозяином. А ведь ты всё ещё верховный жрец всей голяди...
— Я понял, — прервал его Ажуол. — Да, я вернусь в Тушемлю и буду, пока жив, делать всё, чтобы снова не собралось людоедское войско Пекельного. А если меня убьют, то я слишком стар, чтобы бояться смерти. Да это и будет лишь расплатой за то, что всю жизнь старался быть в мире со всеми богами.
Саузард тискала в руках плеть, тщетно ища глазами, на ком бы её обломать, не нарываясь при этом на поединок. Она-то надеялась на настоящий поход, чтобы кровь и дым пожарищ разбудили в росах воинственный дух и Ардагаст не сумел сладить с мужами-волками. А он провёл её, словно грек на базаре! Да не Хилиарх ли подсказал ему эту затею?
А Хилиарх смотрел на солнце, вдруг выступившее из-за облаков, на ослепительно блестевший в его лучах ледяной панцирь городка и облегчённо улыбался. На душе эллина стало легко и светло. Нет, не зря сеял Вышата солнечные семена в душу своего воспитанника. Конечно, рабство никому не сладко, кроме тех, кто лишён самой любви к свободе. Но лучше такое рабство, чем то, что ждало был голядь среди просвещённых греков и римлян: превратиться в товар, в клеймёную рабочую скотину. Хотя там, на юге, вольноотпущенник мог стать если не императором, то его первым вельможей... и первым негодяем во всём Риме. А Царство Солнца... Что ж, это хотя бы шаг к нему, и эллинам будет чему поучиться у варваров с Борисфена-Днепра.
