На горе над Белизной всю ночь горели костры, далеко разносились песни, то печальные, то весёлые и разгульные, а в долине волки, пригнанные многоопытным Волчьим Пастырем, вытаскивали из воды и пожирали трупы и протяжным воем славили своего хозяина — Белого Всадника.
На другой день войско росов подступило к городку, который голядины называли Габия, в честь богини огня, а венеды — Владимировым, по имени его старейшины и основателя. Городок был невелик, но неплохо укреплён: глубокий ров, вал, переходивший в крутые склоны горы, дубовый частокол. Блестящий лёд покрывал стенку рва и вал, заранее политые водой. Перед большим войском городок, однако, не мог долго выстоять, если некому было нападать на осаждавших снаружи, из леса. Завалить ров, выбить тараном ворота или поджечь городок стрелами... И всё же Ардагаст медлил с началом приступа. Прервать этот поход он не мог, но можно было хотя бы избежать крови. Если только осаждённые не побоятся жаждущих мести венедов и сдадутся ему, царю прежде не виданных ими росов.
Особенно рассчитывал Зореславич на старейшину, венеда Владимира — Вальдимара. Лет сорок назад он, не поладив со старейшиной, ушёл из Полянского села близ устья Десны, пробрался через нурскую землю, чудом не попав в зубы волколакам, и, наконец, поселился в одиночку в глухих лесах между Десной и Сожем. Как-то голядины, отчаявшись справиться с громадным свирепым медведем, решили отдать зверю в невесты красавицу, дочь тогдашнего князя от наложницы (правда, нелюбимой, отосланной вместе с ребёнком). Но, придя к берлоге, увидели мёртвого зверя и израненного молодого венеда. Подивившись отваге и силе Владимира, они подобрали его, выходили, приняли в род. Он женился на спасённой княжне, стал среди голядинов видным человеком, а лет двадцать назад основал новый городок. С нурами Владимир воевал храбро и умело, но с будинами и северянами хорошо ладил, и те его уважали за честность и миролюбие.
Зореславич не ошибся. Росы ещё не начали бросать вязанки хвороста в ров, когда со стены крикнули:
— Росы, мы войны не хотим! Здесь верховный жрец и все деснянские старейшины, они хотят говорить с вашим князем.
— Нечего с людоедами говорить! — зашумели было венеды, но Ардагаст махнул рукой: пусть выходят.
Приоткрылись тяжёлые ворота, через ров был переброшен мостик, и из городка вышли десять стариков с резными посохами. Впереди неторопливо, с достоинством шёл Владимир — совершенно седой, но по-прежнему могучий, ещё и теперь способный выйти на медведя. Рядом тяжело ступал, опираясь о двоерогий посох с замысловато закрученными концами, верховный жрец Ажуол. Все старейшины были в голядинских чёрных кафтанах, лишь один — в венедской серой свитке.
Владимир поклонился царю и, возложив обе руки на посох, сказал:
— Царь Ардагаст! От тех, кто в битве уцелел, мы знаем: светлые боги за тебя, сам Чернобог тебя одолеть не может. А мы люди, не боги и не черти. Мы все, деснинская голядь, готовы покориться тебе и давать дань, какую укажешь.
— Не верь людоедам, царь! — воскликнул Волх. — Сейчас тебе что угодно пообещают, а уйдёшь — за старое примутся.
— Тебе с них дань брать — только лишние хлопоты. Лучше уведи их с Десны подальше, чтобы не вернулись, а их земли отдай нам, северянам. В Черной земле уже теперь тесно, — сказал Славобор. Он уже не горячился, как вчера, а говорил рассудительно и важно, будто старейшина. Битва сильно подняла молодого парня в собственных глазах и в глазах его воинов, да и прочих венедов.
— Никакой с них дани! Вон людоедов из леса, без них зверья хищного хватает! — зашумели венеды.
Вчерашнего озлобления, однако, не было. Поостыв после битвы, венеды уже не призывали ни истреблять голядь, ни есть её.
Вперёд выступил старейшина в серой свитке:
— Солнце-Царь, смилуйся над голядью. Я — Путша, старейшина села Высокого. Владимиров род нас укрыл от Гимбута, не пустил «кабанов» его в городок.
— Мы бы никогда не пошли на тебя, избранник Солнца! Гимбут нас заставил, угрожал городки разорить, если не дадим воинов. А нам верховный жрец Ажуол говорил: Перкунасу этот поход не угоден, — наперебой заговорили старейшины голядинов.
