В юности жена Бурцева была бойкой девчонкой. Водилась с хулиганистой компанией у себя во дворе… Поножовщина и милицейские облавы были для нее привычным делом. В свое время Бурцев терпением и лаской не один месяц отваживал ее от прежних дружков. Теперь, конечно, глядя на ее спокойное красивое лицо, трудно было вспомнить прежнее время. Но Бурцев знал, что его жена с тех пор — человек невозмутимый и бесстрашный. И что ее не так-то просто чем-нибудь смутить.
— Между прочим, Таиланд показывают, — заметила она. — Сам же говорил как-то, что там интересно.
— Так интересно самому побывать! А не слушать рассказы о том, какого вкуса там вино и как пахнет цветущий бамбук! — рассердился Бурцев.
Жена хотела было что-то возразить, но, подумав, промолчала, чтобы не подливать масла в огонь.
— Что? — с вызовом обернулся к ней Бурцев.
— Ничего, — ответила жена.
Она стала к раковине и пустила воду на стопку посуды.
— Эх, ну что за жизнь!.. — с чувством проговорил Бурцев и стукнул по раме кулаком.
Потом он махнул рукой и направился прочь из кухни.
— Ты куда? — бросила вслед ему жена.
— Туда!
Бурцев прошел вглубь коридора и толкнул дверь в комнату дочери.
В комнате у пятнадцатилетней дочери работал свой маленький телевизор. На экране нервный диджей с оранжевым хохлом на голове самоуверенно молол в камеру что-то на сленге и в такт словам потряхивал перед лицом растопыренными пальцами.
Дочь, очень похожая на мать, такая же невозмутимая и красивая, рассеянно, в полглаза наблюдала за диджеем и красила ногти — каждый ноготь в свой цвет.
— Та-ак! — сказал Бурцев. — И эта тоже с утра пораньше у телевизора.
Дочь подняла на Бурцева неглупые спокойные глаза. В этих глазах стояло задумчивое твердое выражение, так знакомое Бурцеву по глазам жены.
— А что еще делать? — рассеянно спросила дочь.
— Уроки делай.
Дочка удивленно уставилась на отца, потом потянулась и сказала со снисходительной улыбкой:
— Ты что, Бурцев, заболел? Какие в субботу с утра могут быть уроки?
Бурцев и сам понял, что сказал глупость. Суббота есть суббота, выходной день. Только ненормальный с утра пораньше садится за уроки.
Он нахмурился.
— Сходи куда-нибудь… Зачем торчать дома целыми днями?
Дочка лениво посмотрела в окно, на хмурый неприглядный денек.
— Куда сейчас пойдешь… — справедливо заметила она.
— Как куда! Мало ли хороших мест! В театр, например… Или, там, в музей…
Дочка весело посмотрела на сердитого отца.
— Издеваешься, Бурцев? Кто же в наше время ходит в музеи? Одни ботаны.
— Какие еще ботаны? — строго спросил Бурцев, хотя и сам знал, что дочка и ее приятели ботанами или ботаниками зовут сверстников, которые усердно учатся, слушаются взрослых, читают книжки и не принимают участия в общих развлечениях.
— Ботаны — это те, у кого шансов нет, — пояснила дочь.
— На что нет шансов?
— Ни на что! Они целыми днями сидят за книжками и уроками, и нормальные люди их избегают.
— Нормальные люди — это те, у кого шансы есть, — догадался Бурцев.
— Да.
— А у тебя, конечно, шансы есть?
— Конечно есть!
Дочка с демонстративной небрежностью пожала плечом и опять уставилась на экран.
— Бурцев, не заводись, — предупредила она.
Бурцев, почувствовал, что закипает.
— Ты как с отцом разговариваешь! — возмутился он. — И вообще, какой я тебе Бурцев! Что за манера звать отца по фамилии!
Не отрывая глаз от телевизора, дочка расплылась в нахальной улыбке.
— А как тебя еще называть? — снисходительно спросила она. — Папочка? Папуля? Это тебе не идет. Ты у нас — Бурцев!
Бурцев почувствовал, как за его плечом встала жена, привлеченная разговором на высоких тонах.
— А почему мать у тебя в кармане сигареты нашла? — спросил он.
— Я же говорила, это не мои.
— А чьи?
— Машки Булкиной.
— А почему у тебя в кармане лежат сигареты Машки Булкиной?
— Она специально мне отдает, чтобы ее предки не нашли. Потому что ее предки — сильно злые!
— А мы, значит, добрые?
— Вы — добрые! — расплылась в улыбке дочь.
Бурцев обернулся к жене.
— Вот!
— Что?
— Вот оно — твое воспитание!
Жена не ответила.
— А что это за стриженый тип, с которым ты вчера до полночи сидела на лестнице? — Бурцев опять обернулся к дочери.
