Сообразив, в чем дело, Ширам усмехнулся:
— Зачем тебе мамонт, Аюр? Даже если он добредет до столицы, не подохнув по пути от жары, то непременно застрянет в городских воротах…
За его спиной послышались приглушенные смешки телохранителей. Аюр сделал вид, что не услышал. Он вообще считал, что эти отборные воины-арии из Полуденных Жезлоносцев слишком много себе позволяют и смеют относиться к нему покровительственно. Но воины, хоть и считались его личной охраной, подчинялись не ему — ими командовал Джериш.
— Дикарка не подарит тебе своего зверя, даже если ты посулишь ей в обмен свой великолепный плащ и охотничий лук в придачу, — продолжал Ширам. — Забудь. Все равно мамонты никого не слушаются, кроме собственных погонщиков. Их когда-то пробовали забирать силой, так они начинали беситься — не уймешь, пока не убьешь. Зато со своими погонщиками даже на саблезубца пойдут.
— А я все-таки думаю: она просто жадина, — пробурчал Аюр и вдруг просиял. — Тогда я забираю мамонта вместе с погонщиком! Мохначи иногда живут в Аратте, я знаю. У дяди Тулума один такой служит при храме с детских лет, Аоранг его зовут — лечит людей и животных, даже научился говорить по-человечески… Мамонту во дворце будет очень хорошо, а городские ворота мы ради него разберем.
— Так и будет, если божественный сын Солнца даст повеление, — подхватил Варак. — А сейчас пора выступать…
— И Солнца сын, вскочив на коня, полночный край обозрел! — донеслось со стороны костра.
Там сутулился над свитками жрец Хаста. Не обращая внимания на сборы, он торопливо покрывал телячью кожу ровными строчками. Рядом стоял глиняный горшок — обиталище неугасимого священного пламени, духа Исвархи. Другой обязанностью жреца было вести записи обо всем, что происходит в пути. Он и вел их слогом, достойным героев.
— Не на коня, а на мамонта, — с усмешкой поправил Ширам. — Скажи, огнехранитель, почему бог песен всегда посещает тебя в самое неподходящее время?
— Для бога нет неподходящего времени! — ни на миг не смутившись, заявил Хаста. — И Солнца сын, на мамонта сев, полночный край обозрел!
Священная гадательная собака, развалившаяся рядом с ним, широко зевнула, распахнув узкую зубастую пасть.
— «Какие дивы, — промолвил он, — меня сюда занесли?» Ай! Ты опять?! — Хаста подскочил на месте, схватившись за голову. Довольная Айха шмыгнула прочь, унося с собой волосок, выдранный из его рыжих свалявшихся косм, не стриженных, как и положено жрецу, с самого посвящения. — Отойди от меня, о ужасная женщина с бородой!
— У нее нет бороды, — хихикая, заметил Аюр.
— Лучше бы была, мы б хоть ее лица не видели! — И, понизив голос, Хаста предположил: — Мне кажется, она хочет меня съесть, светозарный! Уже начала ощипывать… Потом проснусь оттого, что меня поджаривают над костром…
— Она просто в тебя влюбилась, — возразил Аюр, глядя, как Айха благоговейно прячет выдранный волосок. — Спроси ее, Варак, почему она ходит за жрецом как хвост и дергает из него то волосы, то нитки?
Варак, выслушав мохначку, фыркнул:
— Глупая дикая женщина считает почтенного огнехранителя Хасту волшебным существом, кем-то вроде полубога. В ее вшивую голову никак не уместится, как это можно записывать слова. Она говорит: это великое колдовство — останавливать мгновения…
Жрец на миг задумался и ухмыльнулся.
— Ну-ка дай! — Он схватил дикарку за руку и еще непросохшей кистью начертал ей на тыльной стороне ладони «ард» — знак Солнца. Погонщица ахнула и застыла, глядя на свою руку как на нечто отдельное и бесценное…
— Молодец, Хаста! — захохотал Аюр. — Теперь они отрежут ей руку, засушат и будут поклоняться!
— Подобное отношение к письменности у звероподобного племени само по себе достойно уважения, а не насмешек, — заметил Ширам. — Начертанные знаки порой таят скрытую силу…
— Воистину это слова мудрости! — льстиво заявил Хаста, убирая свиток и как бы невзначай кинув взгляд на татуировку на запястье у Ширама — ползущую эфу. Слухи о тайных обществах накхов ходили, пожалуй, с тех самых времен, как двенадцати родам Накхарана запретили собственное жречество. Может, байки, а может, и нет…
