Постой! Кажется, какая-то мыслишка все-таки выпуталась из клубка! Тоненькая, как ниточка, но все же она дотягивается из головы до рта, словно понимает, как это важно поскорее вырваться на волю!
— Это не Тюлле! — летит она по воздуху через весь класс. — Это мы с Магнусом!
И как же рад Самюэль Элиас, когда слышит эти слова! Ведь это чистая правда! Он так рад, что громко смеется!
Но Магнус отворачивается от него и стонет.
Затем Самюэлю Элиасу и Магнусу приходится сообщать директору, когда он может позвонить их родителям. А еще учительница считает, что они должны выйти за директором в коридор и извиниться перед ним за уродование его автомашины, но тут Магнус становится на дыбы. Ни за что на свете! Лишь после того, как учительница трижды мечет в него молнии глазами, он поднимается и бредет к Самюэлю Элиасу и директору, которые ждут его у дверей. Тюлле, снятая с подоконника и посаженная на свою парту, глядит им вслед, и директор ласково кивает ей.
Но Тюлле не кивает в ответ. Она открывает рот и громко произносит:
— Старый хрыч!
После чего учительница считает, что ей тоже следует и извиниться перед директором за такие слова.
— Ну, что вы сказали? — интересуется учительница, когда они снова садятся на место, а директор удалился в свой кабинет.
— Я сказал «извините»! — докладывает Магнус.
— А я сказала, что он вовсе не старый хрыч! — говорит Тюлле. — Сказала, что это я старый хрыч!
— И я тоже так сказал! — добавляет Самюэль Элиас. — Сказал, что это мы старые хрычи!
И учительница вполне довольна ими.
Но после уроков Магнус всю дорогу до дома гонится за Самюэлем Элиасом с палкой в руке.
— Балбес! — бушует он. — Зачем сказал, что это мы?
Вот когда Самюэлю Элиасу пригодилась бы дощечка с надписью, чтобы отбиться от Магнуса, однако дощечки нет. Он даже памятку не захватил, осталась лежать в парте! Но Самюэль Элиас все равно помнит, что не должен разговаривать и даже прощаться с Магнусом. И он молча убегает, спасаясь от палки, к себе домой.
Дома никого нет. Папа оставил на кухне записку, что пошел искать работу, а мама занята на репетиции в театре. Самюэль Элиас становится у окна и смотрит на пустой двор, пока не приходит время встречать маму на остановке, как он это иногда делает.
В этот самый день кончается зима. Наверно, в этот день умирают сотни снеговиков, думает Самюэль Элиас, шагая к автобусной остановке. А вот и автобус с мамой! Она выскакивает, подбегает к Самюэлю Элиасу и обнимает его.
— А я знала, что сегодня ты меня встретишь! Ведь сегодня лучший день за всю зиму!
— Это почему? — спрашивает он, направляясь вместе с ней к дому.
— Потому что лучший день зимы — когда наступает весна! — улыбается мама. — Подумать только, у меня это уже тридцать первый раз!
— Что — это?
— А то, что не надо больше бояться падающих с крыш ледышек! Что вечереет, а небо по-прежнему светлое! Интересно, сколько раз еще придется на мою долю?
— Это смотря сколько лет ты проживешь!
— Ну, лет девяносто, — предполагает мама.
— Тогда тебе осталось только пятьдесят девять раз, — подсчитывает Самюэль Элиас и мысленно спрашивает себя: неужели директор способен позвонить в лучший день зимы?
Директор звонит. Звонит в ту самую минуту, когда они садятся обедать. Мама идет к телефону, внимательно слушает директора, потом говорит:
— Одну минуту!
Возвращается на кухню, чтобы взять со стола помидор, и задумчиво ест его, продолжая слушать.
— Да-да, — повторяет она время от времени, а один раз говорит: — Ой-ой!
Заключив разговор кучей «до свидания» и «всего хорошего», мама кладет трубку, смотрит на Самюэля Элиаса с таким видом, словно хочет укусить его, но в последний миг передумывает и вместо этого кусает помидор.
— Это директор школы! — объясняет она папе Самюэля Элиаса, который ничегошеньки не понял. — Решил довести до нашего сведения, сколько стоит покрыть новым лаком две дверцы его красного «мерседеса».
— Вот как? Может быть, он еще хочет, чтобы мы помогли ему оплатить эту работу?
— Хочет, — отвечает мама Самюэля Элиаса, садясь за стол.
Папа Самюэля Элиаса бледнеет. Видя это, Самюэль Элиас тоже бледнеет.
