— За что ты его? — спросил он бабу, приподнимая шапку.
— За парня проучила, — проговорила, еле отпыхиваясь, баба, — не будет другой раз лягаться, пёс… Ах ты, сокрушитель этакий!
— Так его и надо, озорника! — одобрил бабу Яков. — Он скоро всем проходу не даст! Такую замычку[17] взял, ни на что не похожее. Корму задаёшь и то боишься, как бы не саданул. Приложит уши и глядит!
Макар ничего не сказал. Они вошли в избу. Парень сидел около стола и, придерживая рукой ушибленное место, раскачивался всем туловищем и тихо стонал. Макар недолго думая начал растирать ему ушибленное место бодягой.
Растерев и завязав ушиб, Макар сел на лавку. Яков, Соломонида и парень в один голос стали жаловаться ему на лошадиный покон.
— Лошади по делу цены нету, коли бы не такая злючка, а злючка ни на что не похоже! В запряжке-то и то охмыляется[18], а когда без сбруи, лучше не подходи! А в стаде, когда ловить вздумаешь, просто наказание: ходишь, ходишь за ней, не поддаётся, да и всё тут.
Макар долго молчал, потом поворотился на месте и проговорил:
— Удивительное дело, что вы за чудаки! Что вы скотину-то за столб бесчувственный считаете, али за колоду какую? Сами незнамо как обходятся с нею да ещё ропщут!
— А как же обходиться с ней ещё? — спросила удивлённая Соломонида.
— Помягче. Будешь помягче обходиться, и она посмирней будет…
— Что же, с ней теперь бобы,[19] что ли, разводить? — сказал недовольным голосом Яков и стал набивать трубку.
— Не бобы разводить, а кротости побольше иметь! У вас ведь как, — чуть маленько, и кулаком её в морду, баба рогачом, парень чем попало! Ономнясь[20] я сам видел, как парень ваш свёл кобылу-то в ночное, спутал её, снял оброть, да как грызлами[21] хватит её по морде, так та, сердечная, индо[22] головой завертела! Так как же ей тут смирной быть?..
— Это не оттого! — сказал Яков.
— Как — не оттого? Попробуй-ка с ней лаской-то обращаться, другой свет увидишь!
— Со скотиной-то лаской? — сказала жена Якова. — Поймёт она твою ласку!
— А вы попробуйте! — настаивал Макар.
— И пробовать не будем! — проговорил Яков. — А видно, не ко двору нам этот покон, нужно его перевести!
— Знамо, так! — поддакнула Соломонида. — Продать обеих, а на ихнее место купить какую посмирнее.
— И жеребёнка продадите? — спросил Макар.
— И жеребёнка продадим. Что ж на него любоваться, что ль?
— Сколько же за жеребёнка думаете взять?
— Да что, красненьких[23] полторы дадут, и ладно!
— Пущай за мной! — решительно сказал Макар и встал с места.
И Яков и Соломонида удивились.
— Идёт, что ли? — спросил Макар и протянул Якову руку.
— Бери, только на нас не пеняй, мы говорим тебе, что в нём есть!
— Да что уж есть, всё моё!
— Ладно!
Дома на Макара поворчали было, зачем он купил такого жеребёнка; но мужик не обратил на это никакого внимания и на другой день, обмолотив овин, взял деньги и пошёл к Якову. Был сильный заморозок, скотина стояла ещё на дворе. Яков обротал[24] жеребёнка, Макар его принял из полы в полу[25] и, перекрестившись, повёл к себе.
— Ну, глядите покупку-то! — крикнул Макар своим, держа жеребёнка под уздцы.
Семейные Макара высыпали на улицу и принялись оглядывать жеребёнка. Жеребёнок был крепкий, туловище круглое, зад лоснился, копыта стаканчиком, шея толстая, голова небольшая, сухая, глаза точно огонь. Он стоял, пугливо озираясь кругом, семеня ногами, пофыркивая и не давая дотронуться до себя.
— Ишь какой дикий! — сказала девка.
— Дикий-то дикий, — согласился Макар, — мы, пожалуй, и звать-то его будем Дичок, — ничего?..
— Ишь, у него и глаза-то горят, как у волка, какой в нём толк будет? — молвила Макарова баба.
— Не было страсти на дворе, так будет! — недовольным голосом сказала невестка. — Коли он такой злой, боязно будет и по двору-то пройти!
— Заест, — шутливо сказал Макар. — Он уж бабы три съел таких-то, только ноги остались.
— А постой, я ему хлебца вынесу, — будет он есть али нет? — сказала девка и побежала в избу.
— Да посоли хлеб-то! — крикнул ей вслед Макар.
Девка вскоре вернулась с ломтём хлеба и поднесла его жеребёнку. Жеребёнок, завидев хлеб, и бровью не моргнул.
— Ещё не привычен, — молвил Макар и поднёс хлеб к губам жеребёнка.
