В 1887 году вышла из печати очередная книга рассказов «В сумерках», за которую Чехову была присуждена пушкинская премия. Вслед затем появился сборник рассказов «Невинные речи». В конце того же года была поставлена на сцене чеховская драма «Иванов», в центре которой находилась типическая для эпохи реакции фигура разочаровавшегося в жизни, душевно надломленного интеллигента. Писательское имя Чехова сделалось исключительно популярным, его на все лады склоняли критики и рецензенты. Толстые журналы наперебой приглашали Чехова в сотрудники. Поездки Чехова в Петербург превращались в торжественное чествование молодого писателя. С Чеховым ведут оживленную переписку Григорович, Плещеев, Короленко, к его голосу прислушиваются литераторы, его рассказы жадно читает публика.
Такое всеобщее внимание к его произведениям и к его личности настораживало Чехова. Он стал меньше писать, но тщательнее отделывать каждую художественную деталь своих произведений, сделался сурово требовательным к себе, как к писа-
13
535-1 -з
телю. В нем возникло острое недовольство своей литературной работой. Мысленно обозревая свое предыдущее творчество, Чехов не находит среди массы им написанного ничего, что в его глазах имело бы серьезное литературное значение. В декабре 1889 года Чехов пишет, что у него в прошлом «была масса форсированной работы, но не было ни одной минуты серьезного труда» (XIV, 454). Самоосуждение нередко приобретает резкую форму. Он все чаще спрашивает самого себя: «Для кого и для чего я пишу?» Чехов стремится до конца уяснить себе вопрос, каким должен быть общественный и моральный облик писателя, каковы его обязанности перед читателем и кто этот читатель, каков его гражданский долг перед народом и родиной. Он тоскует по «общей идее», как тосковали по ней многие герои его новелл и пьес конца 80-х — 90-х годов и, в частности, герой повести «Скучная история» (1889).
В жизни и современной ему литературе Чехов ищет «людей подвига, веры и ясно сознанной цели», людей, решительно не похожих на тех нытиков, пессимистов, скептиков, мистиков, психопатов, иезуитов, равнодушных философов-идеалистов, либералов или консерваторов, с которыми приходилось сталкиваться на каждом шагу. Тогдашние настроения Чехова отразились в его статье о Пржевальском (1888). Он писал в ней: «В наше больное время, когда европейскими обществами обуяла лень, скука жизни и неверие, когда всюду в странной взаимной комбинации царят нелюбовь к жизни и страх смерти, когда даже лучшие люди сидят сложа руки, оправдывая свою лень и свой разврат отсутствием определенной цели в жизни, подвижники нужны, как солнце. Составляя самый поэтический и жизнерадостный элемент общества, они возбуждают, утешают и облагораживают» (VII, 477).
Пресная, скучная, мрачная жизнь опротивела, общество испытывало нужду в героическом, ярком. Обязанность пробуждать и постоянно поддерживать в людях жажду жизни и полезной общественной деятельности Чехов возлагал прежде всего на художественную литературу и театр.
В записной книжке Чехова среди множества заметок есть такая: «...все мы народ и все то лучшее, что мы делаем, есть дело народное» (XII, 199). Служить интересам народа и родной страны, проводить в массы народа «знание и гуманные идеи», решать большие, серьезные общественные задачи, воспитывать людей в любви к свободе и правде, внушать им ненависть к к гнету и лжи — в этом Чехов видел прямой долг художественной литературы. Несколько позже устами своего героя Чехов скажет: «Ведь я не пейзажист только, ведь я еще гражданин, я люблю родину, народ, чувствую, что если я писатель, то я обязан говорить о народе, об его страданиях, об его будущем, говорить о науке, о правах человека и проч.» (XI, 167).
Беспокойные мысли о народе, его страданиях, «о правах человека» привели Чехова к решению отправиться в тяжелое и длительное путешествие на остров Сахалии — в «место невыносимых страданий, на какие только бывает способен человек вольный и подневольный» (X, 496). Это решение возникло в самом начале 1890 года. Чехов тотчас принялся за чтение и изучение «сахалинской» литературы. «Целый день сижу, читаю и делаю выписки. В голове и на бумаге нет ничего, кроме Сахалина», — сообщает он Плещееву в феврале (XV, 17). Знакомство с постановкой тюремного дела в России и со всеми материалами о Сибири и Сахалине еще больше убеждало Чехова в преступности и противозаконности государственного и общественного строя в России. Чехову стало ясно: кровавая власть царя покупается ценою миллионов человеческих жизней. Незадолго до отъезда Чехов писал: «Из книг, которые я прочел и читаю, видно, что мы сгноили в тюрьмах миллионы людей, сгноили зря, без рассуждения, варварски...» (XV, 30).
