Корольков встретил Лысого на терраске, откуда он командовал Полиной, домработницей, собиравшей ему с грядок доспевшую клубнику. Стоял он в одних трусах в позе штангиста-тяжеловеса, готового поднять рекордный вес.
— Здоровеньки булы! — приветствовал он идущего от калитки Одинцова.
— Ты один? — спросил Одинцов.
— Кроме укротительницы Полины, мы одни в джунглях.
— Есть разговор, — предупредил Одинцов.
— Что ж, отправим Полину на кухню, а сами займемся клубникой. Она ускорит работу мысли.
Он выслушал рассказ Одинцова об иконе, не перебивая и не комментируя, и только, когда тот умолк, спросил:
— Где икона?
— У меня.
— Какой век?
— Четырнадцатый. Начало пятнадцатого.
— И конечно, Рублев? — Это прозвучало с сарказмом.
— Неизвестный автор. Но есть что-то от Рублева или от Феофана Грека.
— Вернее всего, подделка или позднейшее подражание.
Воспользовавшись паузой, Одинцов рассказал о происхождении иконы, как она была пожертвована протоиереем своей сожительнице, как она попала в руки Востокову…
— Значит, угрозыск в курсе?
— Там о ней знают, но никто не видал.
— Сколько он хочет?
— Пятьдесят тысяч. В советских ассигнациях.
Корольков усмехнулся, только в усмешливости уже не было недоверчивости.
— Похоже на правду. Только ты почему-то умолчал о комиссионных… Сколько?
— Процентов двадцать.
— Почему ж так много?
— Потому что я не один.
— Сколько жуликов развелось. Как клопы к чужой крови лезут.
— Хорошо жить всякий хочет.
Корольков внимал серьезно, говорил серьезно, ироническая ухмылочка исчезла.
— К тебе, Лысок, нет претензий. С липой или с каким-нибудь еще дерьмом ко мне не поедешь. Теперь жду с товаром. Кто еще в доле?
— Климович и один его корешок из гостиницы.
— Корешка можешь не привозить. С него и пятисотки достаточно. Климович жук покрупнее. Его возьми. И вашего попа с иконой.
— Он не поп.
— А мне все равно: я не верующий. В общем, завтра после обеда.
Все приехали почти одновременно. Час в час. Все знали друг друга, знакомиться пришлось только Востокову. А чувствовал он себя неловко, даже страшновато, пожалуй. Апломб его как дождем смыло. Чемоданчик свой он поставил у ног и даже отойти боялся. Нашелся только хозяин. Присмотревшись к Андрею, он первым начал разговорное интермеццо.
— Ну, чаи, товарищи, распивать не будем. У меня для знакомства старое бургундское приготовлено. Импортное.
Востоков молча сел, без единой реплики отпил глоток бургундского, не глядя, подвинул ногой под стул свою «дипломатку», чтобы в любую минуту мог коснуться ее, и не сводил глаз с сидевшего рядом Королькова. Тот, конечно, заметил его маневр, но даже не улыбнулся и только мигнул Одинцову, как бы предостерегая его от грубости.
